Кумранский текст, условно именуемый «Дамасский документ», подтверждает веру членов общины в то, что «Мессия от Аарона и от Израиля», т. е. Мессия, соединяющий в себе функции Священника и Царя из рода Давида, искупит грех верных Богу людей. «Исходя из всей совокупности данных рукописей Мертвого моря, — пишет И.Р. Тантлевский, — можно предположить, что члены Кумранской общины отождествляли эту эсхатологическую фигуру с Мелхиседеком»[466]
. Анализируя «Мидраш Мелхиседека», исследователь высказывает предположение, что «Мелхиседек… рассматривается в кумранскомОткрывшиеся миру кумранские тексты очень ярко отразили тревоги и надежды, которыми жила часть народа Израиля на рубеже эр.
Значительное место среди оригинальных кумранских текстов занимает апокалиптика, тесно соприкасающаяся с апокрифическими текстами, прежде всего с Книгой Еноха[470]
. Один из свитков, условно названный «Вой на сынов света с сынами тьмы», посвящен детализированному описанию последней вселенской схватки Добра и Зла — с перечислением родов войск и оружия, боевых порядков и действий (столь же детально будет описано сражение воинства Бога и воинства Сатаны в «Потерянном Рае» Дж. Милтона). Ход войны заранее предопределен: три раза одержат победу «сыны света», три раза одолеют «сыны тьмы», и только седьмое сражение принесет первым окончательную победу.Другой апокалиптический текст из Кумрана — «Книга Тайн» — говорит о кардинальной неправедности всей мировой истории и выражает надежду на ее глубинное преображение: «И вот вам знамение того, что это произойдет: когда чрево, порождающее беззаконие, будет заперто, нечестие отдалится от лица праведности, как тьма отступает пред светом; и как рассеивается дым и нет его больше, так исчезнет нечестие навеки, а праведность откроется как солнце — установленный порядок мира; и всех придерживающихся тайн нечестия не станет больше. Тогда знание заполнит мир и никогда не будет в нем больше безрассудства. Уготовано слову сбыться, и истинно пророчество; и отсюда да будет вам известно, что оно — неотвратимо. Разве не все народы ненавидят кривду? И тем не менее она среди них всех водится. Разве не из уст всех народов раздается голос истины? Но есть ли уста и язык, придерживающиеся ее? Какой народ желает, чтобы его угнетал более сильный, чем он? Кто желает, чтобы его достояние было нечестиво разграблено? А какой народ не угнетает своего соседа? Где народ, который не грабил бы богатства другого?» (
Этот текст из Кумрана свидетельствует о всечеловеческой широте, которая наряду с сознанием собственной исключительности была свойственна «сынам света». В этой тревоге обо всем мире, в этом упреке, обращенном ко всем народам — и к себе, — продолжение высокого духа Танаха, духа еврейских пророков, жаждущих не узконациональной, но вселенской справедливости. «Вопрос поставлен, — замечает С.С. Аверинцев, — для всего мира, для всего человечества: социальная практика нигде не соответствует нравственному идеалу, но она должна быть приведена в соответствие с ним — и притом повсюду. Такие кумранские тексты — связующее звено между призывами ветхозаветных пророков, требовавших, чтобы вера пересоздала отношения между людьми, и всеми будущими религиозными утопиями христианства и ислама»[472]
.