Согласно Евангелию от Матфея, Ирод встревожился, узнав от волхвов (в греческом тексте — маги, т. е. волшебники, прорицатели, астрологи — типичные фигуры при дворе любого языческого правителя на Востоке), пришедших с Востока в Иерусалим и искавших только что родившегося в его царстве истинного Царя Иудейского, т. е. Мессию, что они идут поклониться Ему (о рождении чудесного Младенца они узнали по особой звезде;
Ирод, узнав, что волхвы посмеялись над ним и не вернулись, «весьма разгневался и послал избить всех младенцев в Вифлееме и во всех пределах его, от двух лет и ниже, по времени, которое выведал у волхвов» (
Сюжет под каноническим названием «Вифлеемское избиение младенцев», или «Избиение младенцев», широко представлен в христианской иконографии, европейской живописи (например, полотно Маттео ди Джованни «Избиение младенцев», 1488) и поэзии (например, поэма в октавах итальянца Дж. Марино «Избиение младенцев», 1633, пересозданная по-немецки Б.Х. Броккесом в 1715; поэма на латинском языке немецкого поэта А. Грифиуса «Вифлеемское избиение младенцев», 1633, написанная под влиянием Марино, и др.).
Чаще всего европейские художники изображали избиение младенцев в саду возле дворца Ирода, который наблюдает за происходящим сидя на троне или с балкона. Воины с обнаженными мечами вырывают младенцев из рук рыдающих матерей и убивают их (вся земля усеяна мертвыми телами). Обычно одна из матерей изображена убегающей и прячущей младенца в складках плаща. Согласно преданию, это Елисавета, мать Иоанна Крестителя. О том, как она укрылась в горах с младенцем Иоанном, повествует апокрифическое «Евангелие Иакова». Одна из женщин, более пожилая по возрасту, изображалась сидящей и проливающей слезы над мертвым младенцем — праматерь еврейского народа Рахель (Рахиль), ибо евангелист Матфей цитировал строки из пророка Иеремии: «Глас в Раме слышен, плач и рыдание, и вопль великий; Рахиль плачет о детях своих и не хочет утешиться, ибо их нет» (
В Книге Пророка Иеремии Рахиль плачет обо всех убиенных и угнанных в плен из народа Израиля, и Господь обещает ей вернуть их когда-нибудь домой, что служит надеждой не только на возвращение из Вавилонского плена, но и на эсхатологическое воскресение мертвых. Однако Христианская Церковь, благодаря аллюзии евангелиста, интерпретировала этот эпизод как прообраз оплакивания младенцев, убитых Иродом. Церковь чтит этих детей как первых христианских мучеников, поэтому они изображались в средневековых интерпретациях сюжета с избиением младенцев в облике благочестивых малышей с пальмовыми ветвями, символизирующими мученичество. Поклонение детям-мученикам и далее становится традицией Христианской Церкви. Имя же Ирода, особенно в православной народной традиции, стало обозначением душегуба, царя-убийцы, поднимающего руку на невинных детей ради упрочения (или достижения) трона. В своем нарицательном смысле оно фигурирует и в «Борисе Годунове» А.С. Пушкина — во фразе юродивого, ставшей крылатой: «Нельзя молиться за царя-ирода».