Библия и мировая культура

Гёте как-то сказал: «Я убежден, что, чем больше будут понимать Библию, тем прекраснее она будет казаться». В самые последние дни своей жизни великий поэт размышлял о величайшем памятнике духа: «…Нелепо задаваться вопросом, подлинно или не подлинно то или иное в библейских книгах. Что может быть подлиннее, нежели то совершенно-прекрасное, что пребывает в гармонии с чистейшей природой и разумом, доныне способствуя нашему высшему развитию!»[661] Почти через два столетия мыслям Гёте откликается русский поэт В. Брюсов, который пишет, обращаясь к Книге книг:

И столько мыслей гениальных с
тобой невидимо слиты:
сквозь блеск твоих страниц кристальных
нам светят гениев мечты.

Ты вечно новой век за веком,

за годом год, за мигом миг
встаешь — алтарь пред человеком,
о Библия! О Книга книг!

Ты — правда тайны сокровенной,

ты — Откровенье, ты — Завет,
Всевышним данный всей вселенной
для прошлых и грядущих лет!

Возникновение Нового Завета и Христианской Библии в целом стало важнейшим фактором последующего культурного и литературного развития, особенно в рамках европейской цивилизации. Библия дала новый импульс не только религиозно-этическим, но и эстетическим поискам, предложила новый эталон языка, который уже в эпоху Поздней Античности был синтезирован с эталоном классической античной языковой нормы, образовав новый сплав. С.С. Аверинцев пишет: «Становление христианской литературы было для культуры Средиземноморья первых веков нашей эры важнейшим сдвигом, и притом не только идеологического, но и историко-литературного порядка. Во многих отношениях этот сдвиг имел разрушительный характер. Но, как всегда бывает в подобных случаях, временное разрушение языковых форм обернулось их обогащением. Это выявилось уже в IV в., когда первоклассный стилист Иероним уже способен в переводе на латинский язык Ветхого и Нового Заветов намеренно воссоздавать специфику их стиля, как эту специфику схватывает его воспитанный на Цицероне вкус, а Августин создает в своей «Исповеди» органичный и цельный сплав вергилианской классики, библейского лиризма Псалмов и пафоса Павловых Посланий. Одновременно в грекоязычной литературе… Иоанн Златоуст работает над таким же синтезом новозаветных интонаций с традициями аттического красноречия»[662].

Христианская Библия и прежде всего Новый Завет стали непререкаемым духовным эталоном и образцом стиля для европейской средневековой культуры и литературы. С.С. Аверинцев отмечает, что «для Европы на протяжении всего Средневековья чтимое наследие первых веков христианства остается мерой всех вещей, универсальным образцом для собственного творчества»[663]. Далее Ренессанс, и особенно северный, и особенно в лице Эразма Роттердамского, а затем и Реформация создают атмосферу более свободного обращения с библейским текстом, дающего возможность его эстетического переживания и творческого освоения. Это проявляется наглядно уже у М. Лютера, в своем переводе Библии с оригинала заложившего основы немецкой прозы и поэзии, немецкой стилистики вообще, а своих переложениях Псалмов показавшего те безграничные возможности, которые таят в себе библейская поэзия и творческое соревнование с ней.

Топика и стилистика Библии становится определяющей для литературы барокко, сентиментализма, особенно для такой специфически немецкой формы последнего, как литература «Бури и натиска». Показательно, что именно молодые Гердер и Гёте осознанно открывают и пропагандируют Библию как эстетический феномен, как эталон для творчества, что воспринимают от них и продолжают романтики, а затем, на новом витке, — неоромантики, символисты, представители различных течений модернизма (особенно экспрессионисты). Без осмысления и переосмысления Библии невозможно представить искусство и литературу постмодернизма и нынешнего времени. Прав С.С. Аверинцев, когда указывает, что «работа первых христианских авторов, связавших европейскую традицию с наследием Ветхого Завета и создавших собственный мир образов, находит отклики на всем двухтысячелетнем пути европейского литературного развития»[664].