Библия ядоносного дерева

Я не сомневалась, что это была чушь собачья, поскольку в нашей деревне ни у кого не было радио, но позволила ему говорить дальше маленькими загадками, если это тешило его самолюбие. Аксельрут сказал, что дьяволу номер один предписано приказать своим так называемым оперативникам убедить армию выступить против Лумумбы. Возможно, этот дьявол номер один получит из Соединенных Штатов миллион долларов, чтобы подкупить солдат и заставить их подняться против того, кого они сами недавно выбрали. Миллион долларов! Когда мы не можем получить даже пятидесяти своих жалких зелененьких бумажек в месяц на самое необходимое. Так я и поверила! Мне стало даже жаль Аксельрута. Ему так хотелось произвести на меня впечатление, чтобы я позволила ему снова меня поцеловать, что он стал выдумывать небылицы. Да, я пасторская дочь, однако кое-что знаю: когда мужчина хочет тебя поцеловать, он ведет себя так, будто ему вот-вот предстоит сделать нечто, что изменит целый мир.

Ада

Предчувствие – длинная тень на лужайке

Указание Солнца, что дело – к закату,

Напоминание вздрогнувшим травам,

Что вскорости Тьма их укроет – по праву^[89].

Бедная перепуганная трава. Аварт яаннагупереп. Я обожаю мисс Эмили Дикинсон. Мили-дики-энсон. Ее секреты и легкую благовоспитанную жестокость сердца. Уверена, ей нравилось пугать траву в своем стихотворении. Стесненная в собственном теле, одетая в черное, склонившаяся над тайной тетрадью, в комнате с опущенными жалюзи, отделяющими ее от счастливых беззаботных людей снаружи, она тихо скребет пером по бумаге, окутывая сумерками все существа, которым следовало знать, чего ожидать в этот час, но они не знают. Ей больше всего нравилось пребывать в темноте, как и мне.

В темноте, где все кошки серы, я двигаюсь так же грациозно, как другие. «Бёндука» – скособоченная девушка, она ходит медленно, однако «бёндука» еще и название быстро летающей птицы, ласточки с отведенными назад крыльями, стремительными зигзагами пронзающей деревья у реки. Я могу следовать за этой птицей. Я – гладкая изящная черная кошка, которая с наступлением темноты выскальзывает из дому, как текучая тень. Ночь – время для того, чтобы видеть, оставаясь невидимой. Моя узкая тень, словно лодка, плывет в потоке лунного света, струящегося между призрачными островками финиковых рощиц. Летучие мыши, как ножами, прорезают ночь голосами, похожими на удары колокола – алоколок ыраду. И совы взывают к бикинда – духам мертвых. Совы, голодные, как все, ищут души, чтобы насытиться. Когда дети долго умирали от какакака, я видела, как воздух менял цвет: становился синим от билала – плача по мертвым. Он проникал в наш дом, и мама зажимала уши и рот. Би ла йе банду! Почему, почему, почему?! – пели матери, тащившиеся по дороге мимо нас за маленькими, плотно спеленатыми трупиками, обезумевшие, ползшие на коленях, с горестно открытыми, словно дырка в москитной сетке, ртами. О, эти зияющие дыры ртов! Рваные раны их душ, через которые влетают и вылетают их муки и страдания. Матери с сомкнутыми веками, стянутыми в узлы темными мышцами щек, головами, мерно раскачивающимися на ходу. Все это мы видели из своих окон. Потом я наблюдала это еще два раза. Преподобный запретил нам глядеть на любые ритуалы, какие проводил не он сам, но дважды, ночью, я ускользала из дома, чтобы смотреть на похороны. В рощах матери бросались на свежие холмики земли, чтобы закрыть собою детей. Ползли на четвереньках, пытались есть землю с могил. Другим женщинам приходилось оттаскивать их. А совы стонали и стонали, и воздух был густым от ду́хов умерших детей.

С тех пор миновали месяцы, преподобный пообщался со всеми матерями, потерявшими детей. Некоторые снова были беременны. После утомительной работы долгого дня он докладывал своей семье: эти женщины не желают говорить об умерших. Они не произносят имен покойных детей. Он пытался объяснить им, как крещение – батиза – изменит все. Матери отвечали ему: нет, нет; они уже повязали на шею или запястье своего ребенка нкизи – отпугивающий зло амулет, полученный от нганги Кувудунды. Они хорошие матери и не пренебрегают подобной защитой – так они объясняли преподобному. Но кто-то обладал властью над еще большим злом. Отец доказывал им, что крещение – не амулет, а связь с Иисусом Христом. Будь их дети крещены, они бы пребывали теперь на небе.

Матери смотрели на него, хитро прищурившись: если бы моя дочь находилась на небе, смогла бы она приглядывать за братом-младенцем, пока я работаю в поле? Могла бы она приносить мне воду? Мог бы мой сын на небе жениться и заботиться обо мне, когда я состарюсь?

Отец принимал их иронию за своекорыстный интерес и недостаточность истинного горя. Его вывод: конголезцы не так привязаны к своим детям, как мы, американцы. О, наш папа – человек, умудренный жизненным опытом. Он пишет научную статью на данную тему для ученых-баптистов на родине.