Библия ядоносного дерева

Во всех остальных отношениях тут так же, как в других странах. Даже погода похожая. У меня часто возникало ощущение, что жители других стран даже не подозревают, что Африка может быть нормальной. Единственное плохо: поскольку экватор находится над нами, то времена года здесь меняются в обратном порядке, и чтобы приспособиться, нужно приложить усилия. Думаете, я жалуюсь? Черт возьми, ничего подобного! Просто ставлю новогоднюю елку посреди лета, пою «Украсьте залы», выпиваю бокал мартини в патио и напрочь забываю о празднике. Я легко приспосабливаюсь ко всему. Не возражаю против того, чтобы разговаривать со служанкой на африкаанс, который, когда усечешь разницу, почти то же, что английский. По крайней мере, если отдаешь приказания, а они на любом языке звучат примерно одинаково. А услышав по радио слово «нуус», любой дурак догадается, что это «ньюс», новости. Тогда просто встаешь и переключаешь приемник на английскую радиостанцию!

Что касается общего окружения, жизнь у меня хорошая. Я оставила прошлое позади и даже не вспоминаю о нем. Есть ли у меня семья? Порой я задаю себе этот вопрос. Есть ли у меня мать, отец, сестры? Место, откуда я явилась? Или я взялась ниоткуда, просто всегда здесь была. У меня сохранилась крохотная фотография, на ней я изображена с сестрами, вырезанная в форме сердечка, она случайно оказалась в золотом медальоне у меня на шее, когда я покидала Конго при печальных обстоятельствах. Изредка я достаю ее и смотрю на эти подростковые грустные белые лица, стараясь сообразить, какое из них мое. Только в такие моменты я вспоминаю о том, что Руфь-Майя умерла. Я сказала тогда, что это случилось из-за Лии, но в действительности главным образом вина тут, наверное, отца, потому что мы вынуждены были подчиняться всему, что бы он ни сказал. Будь моя воля, ноги бы моей никогда не было в этом гадюшнике. Я сидела бы дома, и пусть бы другие, если хотят, становились миссионерами, флаг им в руки! Фотография маленькая, и я должна подносить ее к самому носу, чтобы разобрать, кто есть кто. Когда пытаешься сфокусировать на ней зрение, болят глаза, так что в основном она валяется в ящике стола.

Как уже сказала, тем, что меня окружает, я довольна. Страдания мои имеют иное происхождение: мой брак. Не могу подобрать достаточно крепких выражений для Ибена Аксельрута, который, следует добавить, до сих пор не сделал меня порядочной женщиной! Он обращается со мной, как со своей рабыней-подружкой-домработницей, с которой можно поваляться на сеновале, когда захочется, а потом смыться, чтобы месяцами где-то заниматься бог знает чем, бросая меня одну в расцвете лет. Но если я угрожаю оставить его, Аксельрут называет меня бедной богатой девочкой (если бы мы действительно были богаты, это была бы совсем другая история) и твердит, что я не могу его бросить, потому что ни один мужчина в нашем окружении не может себе позволить содержать любовницу! Наглая ложь. У всех, кого мы знаем, дома́ лучше, чем у нас. Он получил большую сумму за службу в Конго, очень приличная заначка, но думаете, я ее видела? Поверьте, искала под всеми матрасами. На самом деле у Аксельрута под матрасом оказался пистолет. Он говорит, что вложил куда-то эти деньги. Утверждает, будто снова занимается алмазным бизнесом в Конго и у него много иностранных партнеров, но ему все еще приходится напоминать, чтобы он принимал ванну каждый день. Так что если у Аксельрута и есть иностранные партнеры, то наверняка невысокого пошиба. Я ему так и заявила. А он лишь оторвался от своей бутылки с пивом ровно настолько, чтобы посмеяться надо мной, и выдал: «Детка, у тебя просто запредельные умственные способности!», имея в виду, что за пределами этого мира — бакуум. Его любимая шутка. Аксельрут говорит, что мой ум — такая «чистая доска», что мне можно открыть любую государственную тайну и отправить меня прямиком в Дэмнисти интернэйшнл, ни о чем не тревожась. Еще Аксельрут говорит, что правительству следовало бы нанять меня для работы на стороне противника. И это, заметьте, не то, что называется «милые бранятся — только тешатся». Он повторяет это, хохоча мне прямо в лицо! Я рыдала, скажу я вам, так, что чуть не испортила себе лицо.

Глядя в оба, я выжидала подходящий момент, высказывая ему между тем в зеркало ванной комнаты все, что думаю, каждый раз, когда его не было и я оставалась одна, — так же, как прежде высказывала все отцу. «Ну, погоди! — твердила я, — я тебе покажу, кто из нас „чистая доска“!»

Скоро наступит мой день — день Рахили Прайс. У меня есть козырь в рукаве, о нем не знает ни одна живая душа, хотя, видит Бог, это чистая правда: у меня неплохие шансы относительно посла.