Библия ядоносного дерева

Я убрала его руку от своей головы и посмотрела на него. Не упоминай о ней — и я не буду говорить о твоем Лумумбе, порубленном мачете, как эта змея, на куски, разбросанные по пустому дому в Элизабетвиле с благословения моей ненавистной родины. Я направилась в кухню, где крысы уже набросились на маниок, празднуя мою злобную выходку.

Нам с Анатолем просто нужно было пережить этот день. Я слышала, что горе сближает, однако его горе и мое — разные. Мое, безусловно, — белое, американское. Я держусь за Руфь-Майю, он и другие конголезцы тайно отмечают день национального траура по своей утраченной независимости. Помню, как много лет назад Рахиль плакала горючими слезами из-за дырки, прожженной в ее зеленом костюме, в то время как за дверью нашего дома совершенно голые дети чахли от язв, прожигавших их пустые животы. Я тогда думала: неужели у Рахили сердце размером с наперсток? Вероятно, сейчас Анатоль то же самое думает обо мне. В любой иной день я молюсь, как мои старые подруги-бенедиктинки, о том, чтобы собственные желания растворились в служении высшей воле. Но 17 января в моем эгоистичном сердце — только Руфь-Майя.

Сквозь щели между досками я вижу, как Анатоль берет рюкзак с книгами и, высоко держа голову над широкими квадратными плечами, направляется по дорожке в школу. Анатоль, моя первая услышанная молитва к мирозданию! Нас обоих спасли — во всяком случае, физически — стены наших разных узилищ и изменили духовно, мы еще стараемся понять — как. Я забыла слова детских молитв, поэтому в голове звенит лишь ее собственная великая тишина. А Анатоль обрел новые слова для выражения своей веры.

Его обстоятельства оказались такими же причудливыми, но притом счастливыми, как мои, — в этом мы были согласны друг с другом. Большинство инакомыслящих теперь казнены или содержатся в условиях, заставляющих мечтать о смерти. Но в 1961 году Мобуту только набирал силу, и случались недосмотры. Каждый день Анатоль играл в шахматы крышечками от бутылок с двумя апатичными охранниками, разрешавшими ему читать и писать, что хочет, лишь бы не убежал. Им нравился Анатоль, и они даже просили у него прощения — мол, надо же кормить семью, — когда получали горстку монет или риса от представителей Мобуту, каждое утро являвшихся пересчитывать заключенных. После их отъезда он мог проводить уроки под облезлым манговым деревом, обучая грамоте любого охранника или вообще кого угодно, кто проявлял интерес к самосовершенствованию в данный момент. Охранники помогали раздобывать книги для Анатоля и с риском и хлопотами отправляли его письма в разные страны. Прямо под носом у Мобуту Анатоль открыл для себя сочинения великого африканского националиста Кваме Нкрумы и поэзию молодого врача из Анголы Агостиньо Нето, с которым вступил в переписку. Нето был почти ровесником Анатоля и тоже получил образование у миссионеров. Он уже прошел курс обучения медицине за границей и вернулся домой, чтобы возглавить клинику, где его сограждане могли бы получать достойную медицинскую помощь, но ничего не получилось. Целая банда белых полицейских однажды вытащила Нето из клиники, избила до полусмерти и отволокла в тюрьму. Толпы людей, вышедших на улицы, чтобы потребовать его освобождения, были скошены, как косой, автоматными очередями. Мало того, португальская армия прошлась по стране, выжигая деревни дотла, чтобы искоренить популярность Нето. Однако, едва выйдя из тюрьмы, он стал привлекать массы народа в оппозиционную партию Анголы. Воодушевленный примером Нето и рассказами о нем, Анатоль мечтал когда-нибудь где-нибудь с ним встретиться. Не могу этого представить, притом что сейчас им даже состоять в переписке опасно.

Самая доверительная переписка, конечно, была у Анатоля с одной монашенкой из Бангассу, которая давала его товарищам по заключению неизменный повод для безудержного веселья. Ca planche de salut![119] — твоя жердочка спасения, дразнили они его, что на их жаргоне означало «последняя надежда». До сих пор Анатоль называет меня «жердочкой спасения». Но когда прошлой осенью мы наконец воссоединились, моя вера в Бога сильно пошатнулась, и я злилась, когда другие проповедовали божественный путь к спасению. Однако мне достало бедности-целомудрия-послушания, чтобы обменять веру на радость стать женой Анатоля. Джип службы медицинской эвакуации довез меня под видом трупа прямо до Бикоки, поселения на старой каучуковой плантации неподалеку от Кокильхатвиля. Мой возлюбленный, освобожденный после трех лет заключения без официальных обвинений, ждал меня там, чтобы воскресить из мертвых.

Мы выбрали Бикоки, потому что Анатоль надеялся встретить там людей, которых знал раньше, но большинство из них оказалось покойными или покинувшими страну. Сюрпризом, однако, стала тетя Элизабет, младшая сестра матери. Она приехала сюда в поисках Анатоля десять лет назад, когда его здесь уже давно не было, нашла работу на станции миссионеров и родила ребенка. Для Анатоля это большая перемена в жизни: обрести родственников и жену после сиротской доли, которую он нес всю жизнь.