Библия ядоносного дерева

Думала ли я когда-нибудь, что закончу этим, — буду стареть тут? Никогда в жизни. Но вот я здесь. Я прошла через столько браков и почти браков, что устанешь считать, но так и не вырвалась с Черного континента. Прижилась здесь, завязла, и мне даже не хочется выбираться! На прошлой неделе пришлось поехать в Браззавиль за заказом спиртного, потому что я не могла найти водителя, который наверняка привез бы алкоголь и машину обратно в целости и сохранности, но в одном месте на пути было наводнение, и дорогу перегородили два упавших дерева. Когда наконец вернулась сюда, упала на колени и поцеловала пол в баре. Клянусь, я это сделала. Поцеловала его за то, что он все еще находился на месте, поскольку до сих пор боюсь, как бы в мое отсутствие обслуга не растащила дом по досточкам. Но пока все в порядке.

По крайней мере, я человек, который, глядя вокруг себя, видит, чего он достиг в жизни. Не хвастаясь, скажу, что сама создала собственные владения, и здесь я себе хозяйка. Порой возникают поломки в сантехнике и неурядицы с персоналом, но я абсолютно уверена во всех своих службах. У меня в каждой комнате висит табличка со словами, что гости могут обращаться с жалобами в администрацию каждый день между девятью и одиннадцатью часами утра. И что, слышала я от них нарекания? Нет. Я правлю твердой рукой, и дела идут хорошо. Это первое, чем могу гордиться. Есть еще второе: я хорошо зарабатываю. И третье: мне некогда чувствовать себя одинокой. Как я уже сказала, в зеркале — все то же лицо: пятьдесят лет, а не дашь больше… девяноста, ха-ха!

Думаю ли я когда-нибудь о той жизни, какую могла бы прожить в старых добрых Соединенных Штатах? Размышляю о ней почти каждый день. Боже, вечеринки, автомобили, музыка — весь этот беззаботный американский образ жизни! Я упустила возможность быть частью чего-то, во что действительно можно верить. Когда сюда наконец провели телевидение, то ежедневно в четыре часа по нему показывали «Американскую эстраду» Дика Кларка. Я запиралась в баре, наливала себе двойной «Сингапурский слинг», усаживалась перед экраном с бумажным веером и едва не теряла сознание от горя. Я ведь знала, как делать такие прически. Могла бы стать кое-чем в Америке.

Почему бы не уехать туда? Ну, теперь-то слишком поздно, разумеется. У меня есть обязательства. А тогда… Сначала был один муж, потом другой, они меня привязывали к месту, затем — «Экваториал», а это не просто отель, руководить им все равно что править небольшой страной, из которой все норовят удрать, прихватив свой кусок, стоит лишь тебе повернуться спиной. Мысль, что мои вещи будут разбросаны по склону горы и по джунглям в долине, что в дорогущих французских скороварках, закопченных до черт знает какого состояния, станут варить маниок на вонючем огне, а чудесные хромированные столешницы превратятся в крышу чьей-нибудь халупы, была невыносима. Ну уж нет. Ты создаешь что-то, а потом тратишь остаток дней, вкалывая, как черт, чтобы это не развалилось. Одно тянет за собой другое, и тебя засасывает.

Много лет назад, когда с Аксельрутом все пошло наперекосяк, нужно было уезжать домой. У меня еще не было никаких вложений в Африку, кроме маленькой старой квартирки-будуара, отделанной по моему вкусу в розовых тонах. Я пыталась уговорить Аксельрута переехать обратно в Техас, где у него, как предполагалось, имелись кое-какие связи, судя по его паспорту, оказавшемуся, впрочем, фальшивым. Более того, я могла уехать одна. Слинять, не прощаясь, ведь мы были женаты только в библейском, так сказать, смысле слова. Уже тогда у меня был некий знакомый высокопоставленный господин, он помог бы мне наскрести на авиабилет, и не успела бы я глазом моргнуть, как очутилась бы, поджав хвост, в Вифлееме, в одной хибаре с мамой и Адой. Ну, конечно, пришлось бы выслушивать: «Я говорила тебе!..» по поводу Аксельрута. Однако к тому времени я уже одолела гордость. Мне приходилось делать это так часто, что я практически была выстлана изнутри своими ошибками, как плохо оклеенная обоями ванная комната.

Сколько раз я паковала вещи! Но когда доходило до дела, тру́сила. Чего я боялась? Трудно объяснить. Если коротко — опасалась, что не сумею приспособиться. Мне ведь было девятнадцать или двадцать лет. Мои одноклассники наверняка все еще хныкали из-за своих ухажеров и боролись за место официантки в придорожном ресторане «Эй энд Даблъю». А пределом их мечтаний в мире, где человек человеку волк, была школа косметичек-массажисток. И тут является Рахиль с крашеными волосами, мертвой сестрой и проклятым браком за спиной, не говоря уж обо всем остальном. Не говоря о Конго. Долгое путешествие по этой грязи лишило меня сил и сделало слишком умудренной жизнью, чтобы возвращаться на подростковую сцену.

Я так и слышала, как они спрашивают: «Ну, как там было?» И что бы я им отвечала? «Ну, нас чуть не съели живьем муравьи. Все, кого мы знали, умерли от болезней. У детей был страшный понос, а вода пересохла. Когда нас мучил голод, мы убивали животных и сдирали с них шкуру» — так, что ли?