Библия ядоносного дерева

«Давным-давно жили-были…» — говорит Анатоль в темноте, а я закрываю глаза и уношусь далеко на крыльях его «сказок». То, что мы, практически уже пожилые супруги, в кровати одни, воспринимается как шок после почти тридцати лет мельтешивших вокруг маленьких локотков, пяток и голодных ротиков. Когда Натаниэлю исполнилось десять, он покинул нас и стал спать на отдельной кушетке, полной камешков, выпадающих у него из карманов. Большинство мальчиков его возраста еще спят в семейной куче, но Натаниэль был непреклонен: «Все мои братья спят отдельно!» (Ему невдомек, что они отказались от одиночества в постели, — даже у Мартина, который теперь учится в колледже, уже есть девушка.) Когда я смотрю, как он задирает кверху свою курчавую голову, устремляясь вперед и стараясь вобрать в себя все сразу, у меня перехватывает дыхание. Натаниэль так похож на Руфь-Майю!

В нашей кровати, которую Анатоль называет Новой республикой Коннубия[136], мой муж рассказывает мне историю здешнего мира. Обычно мы начинаем с времен пятисотлетней давности, когда португальцы на маленьком деревянном судне уткнулись носом в устье реки Конго. Анатоль вертит головой, изображая изумление португальцев.

— Что они увидели? — спрашиваю я, хотя уже знаю — они увидели африканцев.

Мужчин и женщин, черных, как ночь, расхаживающих вдоль берега в ослепительном солнечном свете. Но не голых, наоборот! На них были шляпы, мягкая обувь и столько слоев экзотических юбок и накидок, что это казалось невероятным в местном климате. Это правда. Я видела рисунки тех первых авантюристов, сделанные после возвращения в Европу. Мореплаватели сообщали, что африканцы живут, как короли, и даже носят одежду из королевских тканей: бархата, дамаста и парчи. Их донесение ненамного отклонялось от истины: конголезцы изготавливали замечательные ткани, отбивая кору определенных деревьев или сплетая волокна пальмы рафии. Из красного и эбенового дерева вырезали скульптуры и делали мебель для своих домов. Плавили железную руду и выковывали оружие, лемехи, флейты и тончайшие украшения. Португальцев восхитило, как эффективно в Королевстве Конго собирали налоги и подбирали штаты придворных и служащих разных ведомств. Письменности у них не было, однако устную традицию отличали такие яркость и страстность, что, когда католические отцы записали буквами слова на киконго, поэзия и сказания конголезцев хлынули в печать с силой мощного потопа. Священники пришли в смятение, узнав, что у конголезцев уже есть своя Библия, которую они передавали из уст в уста сотни лет.

Как бы ни были восхищены Королевством Конго, европейцы с удивлением обнаружили отсутствие тут сельскохозяйственного производства. Съедобная растительность потреблялась вблизи того места, где росла. Здесь не было городов, гигантских плантаций, дорог, необходимых для транспортировки продукции. Королевство связывали воедино тысячи миль пересекавших леса пеших троп с перекинутыми через реки тихо раскачивавшимися подвесными мостами, сплетенными из лиан. Слушая Анатоля, я живо представляю мужчин и женщин в многослойных одеяниях, бесшумно двигающихся по лесным тропам. Когда меня снова одолевают старые демоны, я лежу в кольце его рук, и он утешает меня, всю ночь разговаривая, чтобы не дать дурным снам одолеть меня. Хинин лишь сдерживает малярию, здесь распространены устойчивые штаммы. Горячечные сны, одни и те же, являются предвестниками того, что скоро я слягу. Ощущение унылой безысходности заполоняет мой сон, и я снова плыву через реку, глядя назад, где на берегу толпятся дети, вымаливающие еду: «Cadeaux! Cadeaux!» Вскоре я просыпаюсь в нашем «государстве на двоих», в противомоскитной «палатке», наклонные плоскости которой серебрятся от лунного света, и вспоминаю Булунгу, где мы впервые лежали вот так, вместе. Анатоль убаюкивает меня, бьющуюся в лихорадке, увещевает простить. Для меня наш брак всегда был долгой дорогой к выздоровлению.

Теперь они возвращаются домой, Беене. С корзинами кокосовых орехов и орхидей, собранных в лесу. Они поют.

О чем?

Обо всем. О радужных рыбах. О том, какими послушными были бы дети, если бы состояли из воска.

Я смеюсь. Кто они? Сколько их?

Только двое: женщина и мужчина. Муж и жена, идущие по тропе.

А их непослушные дети не с ними?

Еще нет. Они ведь поженились неделю назад.

А! Понятно. Значит, они держатся за руки?

Конечно.

А что вокруг них?

Сейчас они неподалеку от реки, в лесу, который никто никогда не вырубал. Деревьям по тысяче лет. Ящерицы и маленькие обезьянки живут в их кронах, не спускаясь на землю. Они живут на крыше мира.

Но внизу, на тропе, по которой мы идем, темно?

Это приятная темнота, глаза к ней привыкают. Льется дождь, но кроны деревьев такие густые, что до земли долетает лишь легкая морось. Новые плети мбики, завиваясь, вырастают из лужиц, образовавшихся в наших следах позади.

А что будет, когда мы дойдем до реки?

Мы ее пересечем, разумеется.

Я смеюсь. Вот так просто? А если паро́м застрял с севшим аккумулятором у противоположного берега?