Библия Раджниша. Том 4. Книга 1

Мой дед сказал: «Хаджи Баба — глава нашей семьи». Итак, мусульманин, глава семьи джайна… отец моей матери был в растерянности; что делать? Хаджи Баба говорил: «Не делайте этого». Но мой дед никогда не был способен кого-нибудь слушать. Он сказал: «Это не имеет значения. Даже если нам придется вернуться назад, мы вернемся назад, но вы — глава моей семьи. Я всегда был для вас вроде младшего брата, и как можно воспринимать меня, когда вы здесь?»

Другого пути не было; отец моей матери должен был принять Хаджи Бабу как главу семьи. Я спросил свою мать — так как в своих письмах он продолжает писать ей: «Как поживает моя Бахурани?» Бахурани означает «невеста», и это слово относится к молодым невестам, когда они выходят замуж. Сейчас ей семьдесят пять, а он продолжает спрашивать: «Как поживает моя невеста? Она вообще-то помнит меня?»

Поэтому я спросил свою мать: «Почему он обращается к тебе как к Бахурани?»

Она сказала: «Он — единственный человек, который может писать мне как Бахурани, так как мне было всего лишь семь лет, когда он пришел с процессией как глава семьи твоего отца. Твой дед был его братом, твой отец был его сыном, а ты — внук».

Поэтому я сказал своему дяде: «Ты не знаешь своего отца, но он — мой друг, и я знаю всю эту западню, то, что происходит, весь заговор. Но у меня также заключен пакт с моим дедом о том, что в доме я не буду скрывать никакие слухи. Но это нечто серьезное; они собираются поймать тебя в западню. Они только что нашли действительно красивую женщину для тебя, в этом нет сомнения»… ведь мой дед взял меня, чтобы выбрать ее. Он сказал: «Я стал слишком стар, а ты такой сообразительный. Определи, подойдет эта девушка или нет». И он нашел действительно красивую девушку.

Поэтому я сказал: «Он нашел красивую девушку, но причина того, почему он старается найти красивую девушку, заключается в том, чтобы ты забыл свою поэзию». Именно так и случилось. Когда он женился, то почти все время он был со своей женой или был в магазине — и мало-помалу его поэзия начала исчезать. А его жена стала господствовать над ним по той простой причине, что она чувствовала себя виноватой, так как все в доме, включая детей, знали, что «ваш муж просто бездельник, никчемный, убыточный».

Поэтому она придиралась к моему дяде: «Забудь о своей поэзии». Она сожгла копии его стихов, его многолетнюю работу, и сказала ему: «Для тебя поэзии больше нет, потому что мне стыдно; все смеются надо мной». Они уничтожили его поэзию.

Я спросил своего отца: «Почему все вы против моего несчастного дяди? Он не приносит никакого вреда. Поэзия не вредна, она не насильственна. Он не пишет военные песни или что-то в этом роде; он пишет прекрасные стихи о любви. Почему вы против него?»

Они сказали: «Мы не против него; все, что мы хотим, — это то, чтобы он твердо стоял на ногах. Сейчас он женат, завтра у него будут дети; кто их будет кормить?» И вот, что случилось. Сейчас у него есть магазин, и он больше не волнует людей. Его дети женаты; у них есть дети.

Последний раз, в 1970 году, когда я приехал, я спросил его: «Как насчет покупателей?»

Он сказал: «Покупатели меня не волнуют — вся моя поэзия кончилась. А ты был прав в том, что моя жена будет сущим горем. Ни мой дед, ни мой отец, ни мой брат — никто не был сущим горем. А жена постоянно придирается… в конце концов я должен был решить. Я должен стать монахом, отречься от мира — но это тоже трудно: джайнский монах не может писать стихи, так как поэзия принадлежит обыкновенным людям. А поэзия в основном связана с любовью, поэтому что может написать монах?»

Я сказал: «Ты можешь писать сутры, религиозные бхаджаны, посвященные какому-нибудь Богу, песни, религиозные песни».

Он сказал: «Но я не интересуюсь никаким Богом, никакими религиозными обрядами. Я хочу писать то, что я чувствую в своем сердце».

Я сказал: «С ним покончено — твое сердце в супружеских узах!» А в Индии в то время развод также не был узаконен. И даже сейчас, хотя он и узаконен, но случается редко и только в Бомбее, Калькутте, Мадрасе, Дели — больше нигде. Они уничтожили его поэзию, чтобы удержать его прикованным к самой низшей части его бытия.

Все художники, все поэты, все музыканты сталкивались с миром, который против них. Почему? Потому что то, что они делают, есть нечто такое, что не связано со всем миром и его жизнью. Любовь, о которой они говорят, не является той любовью, которой живут люди. Они говорят о любви, которая является эфирно-сказочной, не земной. Они делают великую созидательную работу. Чтобы писать как Пикассо, вам необходимо иметь определенное свойство сознания; чтобы быть как Леонардо да Винчи, вам необходимо обладать чем-то таким, чего нет у обыкновенных смертных.