Библия Раджниша. Том 4. Книга 2

В Индии существует странный обычай: профессия постепенно становится фамилией. Ганди просто означает — тот, кто продает благовония. Кто-то среди его предков был продавцом благовоний. Ганд означает благовоние, поэтому Ганди означает — тот, кто продает благовония. Это ничего общего не имеет с индуизмом; есть еще Ганди парсы — вот почему Индира была тоже Ганди.

Она не имела никакого отношения к Махатме Ганди. Она вышла замуж за парса Фероуза Ганди; она даже не была замужем за индусом. Родители Фероуза, должно быть, продавали духи. Они никак не связаны ни с какой религией — любой может их продавать, — но когда вы продаете духи в Индии, мало- помалу вы становитесь Ганди. Вот как появляются индийские фамилии. Ваше дело, ваша профессия постепенно закрепляется за вами. Так что Абдулла сохранил «Ганди», потому что это никак не связано с индуизмом.

Только один раз пересеклись пути Махатмы Ганди и Абдуллы Ганди, это случилось на вокзале в Катни. Ганди ехал на поезде, а Абдулла должен был сесть на поезд в Катни. Тысячи людей пришли увидеть Ганди, и тысячи людей, мусульман, пришли проводить Хаджи Абдуллу Ганди, потому что они провозгласили его святым — в противоположность Ганди.

То, что сын Ганди не верил в индуизм и считал ислам высшей религией, имело большое значение для этих людей. Поэтому они выкрикивали лозунги в честь Хаджи Абдуллы Ганди: «Да здравствует Хаджи Абдулла Ганди!»

Когда их процессия поравнялась с купе Ганди — он стоял лицом к толпе, — он повернулся к ним спиной. Он не взглянет в лицо своему сыну — и этот ‘человек говорит о сострадании, доброте, любви, ненасилии! И не только это — его жена, в конце концов, была матерью. Она хотела сказать Харидасу по крайней мере пару слов, но Ганди остановил ее. Он сказал: «Выбирай. Если ты скажешь ему хоть одно слово, ты тоже уйдешь с ним».

Это и есть проявление эго. Кастурба, его жена, молча плакала, но не могла сказать ни единого слова. Абдулла остановился, увидев спину своего отца. Этим было сказано все: глядя на залитое слезами лицо матери, он подумал, что будет лучше ничего не говорить, не приносить новых бед старой женщине; он прошел мимо.

В тот день, когда Ганди был убит… Харидас был именно тем человеком, который должен был бы зажечь погребальный костер Ганди, но его отвергли — он перестал быть индусом. Он прошел весь путь позади всех, он присутствовал там, где сжигали тело Ганди, но никто не признал его, даже его братья.

Один из сыновей Ганди, Рамдас, был расположен ко мне. Я спросил его: «Теперь твой отец мертв, что же воздвигает стену между тобой и Харидасом? Если это только вопрос эго — кто должен подойти первым, тогда я смогу это устроить, я знаю Харидаса. И насколько я знаю, Харидас чрезвычайно мужественный человек — бороться с бессердечным отцом, лицемером, который не был махатмой, который не мог быть махатмой».

«Харидас бросил твоему отцу вызов: „Если вы говорите, что все религии одинаковы, то почему столько суеты вокруг моего вступления в мусульманскую веру?“ Ведь вы постоянно думали о принятии христианства; если ваш сын стал мусульманином, то что в этом плохого?»

Рамдас сказал: «Я могу это понять, но всю свою жизнь отец говорил нам: „Никогда не относитесь к Харидасу как к брату“, — и теперь, когда он умер, я буду чувствовать себя виноватым, если пойду против его воли. Но вы правы».

Я сказал: «Я могу привести Харидаса, потому что он никогда не был против кого-либо — ни против Махатмы Ганди, ни против тебя, ни против матери, ни против других братьев. Он просто показал Ганди простой факт, что „того, чему вы учите, на самом деле не существует; то, что вы говорите, не означает, что вы так живете“».

Но вот он путь эго. Оно говорит об одном, но делает прямо противоположное. Оно даже может притвориться своей собственной противоположностью: оно может притвориться смиренным. А это именно то, куда и ведет вопрос.

Если вы спрашиваете меня, что делать, чтобы достичь состояния недеяния… Для этого не надо делать ничего. Недеяние — это не достижение, это просто ваша натура. Когда вы ничего не делаете, оно и есть.

Если кто-нибудь вбежит сейчас в эту комнату и спросит: «Что мне надо сделать, чтобы остановиться, чтобы я мог тоже сидеть, как вы?» Что вы ответите этому человеку? Бежать — это действие; сидеть — это недействие. Вам ничего не надо делать для того, чтобы сидеть, вы должны просто прекратить свой бег; не бегите! Или же если для вас это невозможно, то есть другой вариант, бежать до тех пор, пока рано или поздно вы просто упадете. Сколько же можно бежать?