Он был доволен собой. Здесь, в гостиной, при дневном освещении, Нина Семеновна уже не казалась ему поразительно похожей на генерала Хорина. Правда, какая-то схожесть оставалась, но она не производила сильного впечатления. Главное же состояло в том, что одного его вопроса о посещении чердака оказалось достаточно, чтобы вдова убитого призналась, как она выразилась, «в изъятии» части денег и ценностей из тайника Конопли-Курбатова. И рассказала все в подробностях. «Пряхин с Левиным суетятся, затевают сложнейшую операцию по розыску «того, не знаю чего». А он, Михаил Федорович Рокотов, задал вопрос по-умному. И все!».
— Значит, вы, Нина Семеновна, изъяли, как вы выразились, часть принадлежавших вашему мужу денег и ценностей с намерением предотвратить его выезд за границу?
— Да. Только с целью предотвращения.
— И намеревались сдать изъятое вами?
— Вы поняли меня, Михаил Федорович, совершенно правильно.
Нина Семеновна смелела с каждой минутой. «Кажется, я все-таки успела подстелить себе соломки! Теперь если и споткнусь, то шибко не ушибусь. Этот напыщенный гусь, — подумалось ей, — безусловно поверил тому, что я «изъяла, чтобы предотвратить…». И она вторично осведомилась:
— Так, может быть, чашечку кофе, Михаил Федорович?
— В другой раз, уважаемая Нина Семеновна. В другой раз.
— Жаль. Очень жаль, Михаил Федорович.
В приоткрытую дверь заглянул Пряхин.
— Все готово, Михаил Федорович.
«И та — «Михаил Федорович» и этот тоже — «Михаил Федорович», — всем я нужен», — удовлетворенно подумал Рокотов и сказал:
— Ты зайди, Пряхин. Тут, оказывается, такое дело: Нина-то Семеновна в целях предотвращения выезда своего бывшего мужа за границу изъяла у него часть денег и ценностей. Еще в день его гибели, и собиралась сдать «изъятое». Трудно ей было все вопросы решить в один день. Психологически трудно! Понимаешь?
— Понимать-то понимаю, — с сомнением в голосе и с еще большим сомнением в душе откликнулся Пряхин. «А впрочем, — разрешил он свои сомнения, — пусть показывает, где, а мы потом разберемся, что к чему…». И вслух добавил:
— Вам, конечно, виднее. А я — всегда пожалуйста — пусть Нина Семеновна сама покажет, где она спрятала «изъятое».
На чердак поднимались гуськом: первым Пряхин, за ним. Рокотов и Левин, вслед за ними женщины-понятые и шествие замыкала Курбатова.
До этого, посовещавшись, Рокотов и Пряхин решили розыскную собаку не применять и она вместе с кинологом осталась на лестничной площадке.
На чердаке позиции участников обыска переменились — впереди была теперь Нина Семеновна. Она довольно уверенно довела всех до укромного места, где спрятала пакет. Левин и Пряхин старательно высвечивали ее путь фонариками.
Почти рядом с укромным местом все увидели крохотный, обшитый кружевами платочек. Нина Семеновна глянула на него и обмерла. Это был ее платочек. А она его искала! И тут же обрадовалась: хорошо, что не довела дело до настоящего обыска, хорошо что решила сама повести мильтонов, а то собака-то сразу почуяла бы! И постаралась обратить находку себе на пользу, изволила пошутить:
— Смотрите, Михаил Федорович, какой из меня тайных дел мастер — в одном шаге от тайника свой платочек обронила!
И она хотела наклониться, чтобы поднять его. Но Пряхин и на этот раз оказался проворнее, опередил ее.
— Одну минуточку, Нина Семеновна, одну минуточку! Мы этот платочек приобщим к делу.
— К какому делу, товарищ старший лейтенант? — деланно-наивным тоном спросила Нина Семеновна.
— К нашему, к розыскному делу, — серьезно ответил Пряхин.
Все остальное закончили, как говорят, «в два счета». Рокотов изобразил на чистой странице большого блокнота схему расположения спрятанного пакета. Левин с понятыми делал промеры расстояний, Пряхин с помощью лампы-вспышки фотографировал сам пакет и ямку, из которой он был вынут.
Протокол обыска и изъятия ценностей окончательно оформили уже в квартире Нины Семеновны. Когда его подписали все присутствующие, Рокотов, не поднимая глаз, сказал скучным голосом:
— Вам, Нина Семеновна, придется проехать с нами.
Лицом к лицу
Курбатова постаралась придать своему уходу из дома вполне безобидный вид, чтобы кто-нибудь из жильцов не подумал, что ее «забрали». Поэтому она изобразила на лице почти радостное оживление, обращалась со всякими пустяками к Рокотову и Пряхину, улыбалась их откровенно сухим ответам, а каблучки ее туфелек постукивали так, будто аккомпанировали какому-то бравурному маршу.
И только после того, как она уселась в машину и откинулась на спинку сиденья, с ее лица исчезло притворное оживление и на смену ему пришло выражение замкнутости и какого-то ожесточенного безразличия.
Именно такой и увидел ее в своем кабинете капитан Безуглый. Тимур заранее расставил стулья один против другого, но не как всегда, а на некотором удалении от себя. Увидев вошедших, он уступил свое место Рокотову и пригласил на один из двух, заранее приготовленных стульев, Нину Семеновну. После этого он выглянул в коридор и сказал кому-то: «Введите арестованного!».