Библиотечка журнала «Советская милиция» 4(28), 1984

— Ты того… воды подлить бы надо, а то вон жарко как. Слышь, что ли?

— Можно, — неожиданно легко согласился подначальный. — За Верхней Плавицей пруд есть, там и зальем. Искупаться можно будет…

Но в Плавицу они попали нескоро. Сначала спустил левый задний скат, и водитель с Бельчиком, маленьким смешливым белорусом из конвойной роты, почти час ковырялись, меняя баллон, потом в спешке проскочили нужный поворот — пришлось возвращаться.

По длинной сельской улице гнали скот. Поднимая клубящуюся завесу пыли, коровы и овцы не спеша обтекали машину. Кругом стоял невообразимый гвалт — рев, блеяние, звон колокольцев, крики подзывавших скотину хозяек.

— Переждем, — отплевывая пыль, сказал Воробьев, — ни черта не видно — придавим какую буренку, шума не оберешься. Ты пить хочешь?

Не дожидаясь ответа, он начал вытягивать из-под руля свои длинные, невесть как умещающиеся в тесной кабине ноги, спрыгнул с подножки и направился к ближайшей калитке. Свиридов тоже выбрался наружу, забарабанил по железной двери кулаком.

— Бельчик, вылазь!

Выставив прикладом вперед винтовку, тот осторожно спустился по лесенке вниз.

— Куды приехали, товарищ командир?

— Верхняя Плавица. Давай перекурим.

— А мы, начальник? — подал голос из глубины кузова карманник Гусев, которого за фамилию и длинный нос звали просто «Гусь». — Давай выпускай, все зады отбили.

— Время не вышло. Надо распорядок соблюдать, — бросил Бельчик и старательно облизал языком махорочную самокрутку.

— У-у-у, бульбаш чертов, — разозлился длинноносый, но больше не приставал, потому что два часа назад, когда меняли баллон, Свиридов по очереди выпускал их всех.

— Во, водичка! — показал большой палец появившийся из калитки шофер. В другой руке он тащил ведро. — Колодезная, зубы ломит. Пейте.

Следом показалась крепко сбитая молодуха в коротком ситцевом платье. Щуря блестящие раскосые глаза на Веню, она усмехнулась:

— Можа, товарищ военный, молочка парного хотят испить. Щас корову доить буду, а то и холодное в погребе есть, которое утрешнее.

Покусывая пухлую, четко очерченную губу, женщина с откровенным любопытством разглядывала старшего конвоя, потом посмотрела на Бельчика и снова, повернувшись к Свиридову, спросила:

— Принесть молочка?

«Ох, ну и баба», — отворачиваясь, подумал Вениамин, а вслух сказал, стараясь не показать, что смутился:

— Лучше водички. Товарищ, вон, попил, нахвалиться не может, чем вы ее так подсластили?

— Сейчас не надо, — подхватил Воробьев, — вечерком молока попьем. Мы где машину на ночь поставим?

Никакого разговора о том, чтобы ночевать в этом селе, не было. Но Николай напористо наседал.

— Нет никакого резона ночью ехать. Со светом нас за десять верст видно, а без света куда мы поедем — до первой ямы? Вон ночи сейчас какие темные.

И подмигнул молодухе. Ночи были как раз светлые, лунные, но дела это не меняло. Вениамин и сам собирался остаться в селе, понимая, что сейчас они далеко не уедут, Лучше уж отдохнуть как следует, а завтра с утра пораньше двинуть.

— Вы не подскажете, у кого можно остановиться здесь? — невольно поддаваясь нажиму, спросил оперуполномоченный, выдерживая взгляд хозяйки и заранее догадываясь, что она ответит.

— Да хоть у нас, места хватит…

Сказала не спеша, после минутной паузы и, погасив влажный блеск опушенных густыми ресницами глаз, привалилась к калиточному столбу.

— Наде-е-жда, — раздался из дома скрипучий старушечий голос, — ты иде?

Молодая женщина с досадой посмотрела через плечо и, не отреагировав на зов, спросила, снова обращаясь к Свиридову:

— Вас сколько? Трое? Машину возле дома можно поставить.

— Не… нас много, — машинально трогая обросший за день щетиной подбородок, сказал Веня. — Но те в другом месте будут. Глядишь, и нам с ними придется, если помещения подходящего не найдем.

— Как хотите, — дернула она плечом.

— Председатель далеко живет? — Он решил переменить тему.

— Вон через три двора переулок, там с левой стороны дом с палисадом высоким. Найдете?

— Найдем, — невесть чему обрадовался Воробьев. — Ну, ждите гостей, через часок подъедем.

Председателю было лет под пятьдесят. Худой, с морщинистым лицом и крестьянскими, узловатыми кистями рук, молча выслушал просьбу подыскать какое-нибудь помещение для сопровождаемых и, сходив в дом за пиджаком, втиснулся в кабину — показывать дорогу.

На площади у церкви с разрушенным куполом он попросил остановиться и подвел Свиридова к амбарному строению, сложенному из толстенных бревен.

Арестованных заперли, навесив на дверь ржавый, устрашающих размеров замок.

— Значит, так, — сказал Вениамин, — ты, сержант, до часа постоишь, я — до четырех, а в четыре ты, Воробьев, меня сменишь.

— Пойдет! — заторопился Колька, донельзя обрадованный тем, что вся ночь в его распоряжении.

Свиридов полез в кабину, достал из вещмешка три банки «Щуки в томатном соусе» и буханку хлеба.

— Надо бы водички ведерко, а? — обратился он к председателю.

— Можно и молока, — сказал тот. — На приемном пункте вся тара молоком забита, неделю вывоза нет. Вот и попьете.

Они поехали вместе с Воробьевым и через полчаса привезли большую алюминиевую флягу молока и жбан сливок.