Библиотека географа

Ориентировочная стоимость.Неизвестна. Подобные древности редко попадают на открытый рынок. Если их находят во время археологических раскопок, они обыкновенно отправляются в музеи спонсоров и организаторов подобных мероприятий. Если же они обнаруживаются случайно или частными лицами, то при их тайной реализации цена может быть достаточно высокой. Так, в 1997 году голландский энтузиаст и лакричный магнат Йооп ван Эеген заплатил семьдесят тысяч долларов за дистилляционную желонку, предположительно принадлежавшую Роджеру Бэкону. В 1999 году некий арабский джентльмен, который, по слухам, действовал как агент иракского правительства, заплатил семьсот девяносто тысяч долларов одному итальянскому барону-изгнаннику за находившийся во владении последнего оригинальный манускрипт «Книги знаний, необходимых для культивирования золота», написанной Аюбом эль-Куасимом Мухаммедом ибн Ахмедом эль-Ираки. На следующее утро после сделки араб был обнаружен в комнате своего отеля без упомянутой книги, а также без головы и трех пальцев левой руки.

ТО, ЧТО ВЫШЕ, УПОДОБИТСЯ ТОМУ, ЧТО НИЖЕ, А ТО, ЧТО НИЖЕ, УПОДОБИТСЯ ТОМУ, ЧТО ВЫШЕ, И ТАК СОТВОРЯТСЯ ЧУДЕСА ПРИ ПОСРЕДСТВЕ ОДНОГО ВЕЩЕСТВА

К тому времени как я вернулся в редакцию, Арт ушел домой, а на дворе сгущались сумерки. Если бы я отправился в Уикенден сейчас, то, добравшись до исторического факультета, увидел бы на его двери замок. В любом случае рабочий день подходил к концу. Если бы я сделал хоть какие-то заметки, то мог бы перепечатать их на машинке, но поскольку таковых у меня не имелось, я выключил в офисе свет, запер дверь и поехал вдоль старых железнодорожных путей в свое пустое жилище. Состоявший из двух бутылок пива и сандвича обед я съел, тупо глядя в окно на окружающий пейзаж. Поначалу мне нравились тихие вечера в этом маленьком городке. Я считал, что обязан этой тишине обретенному мной покою. Однако между романтическим настроем и скукой существует некая тонкая грань, в значительной степени зависящая от времени суток. Вот и сейчас я немного побалансировал на этой тонкой грани, но в конце концов мной завладела темная — или по крайней мере скучная — сторона здешнего бытия. И в десять часов вечера я уже спал сном праведника.

Когда на следующее утро я добрался до редакции, там уже сидел Остел Макфарквахар. Я должен был это предвидеть, поскольку стрелки показывали десять тридцать, а Остел каждый рабочий день входил в наш офис неизменно в десять часов утра. За все время, что я проработал в «Курьере», он ни разу не опоздал и не заболел. И каждый год ездил в отпуск в конце июля в одно и то же место — Новую Шотландию, чтобы порыбачить и походить под парусом. Столь же регулярно он отправлялся на Рождество в Англию, чтобы встретить этот праздник с семьей жены. На ленч он уходил домой, называя этот перерыв «временем для вдумчивого чтения», отсутствовал с одиннадцати тридцати до двух дня и окончательно покидал офис между шестью тридцатью и семью часами вечера. Когда он появлялся утром в редакции, Арт, обращаясь к присутствующим, обыкновенно говорил: «А вот и Остел Макфарквахар пожаловал. По этому парню часы можно проверять». В ответ Остел, держа в левой руке воображаемые карманные часы и подкручивая их правой, ухмылялся и с мальчишеской радостью на лице рапортовал: «Точен, как часовой механизм».

Остел использовал «время для вдумчивого чтения» в частности для того, чтобы собирать материалы для своей колонки о местной природе, писать о которой являлось его единственной обязанностью в редакции. Он так часто менял название своей колонки — «Провинциальные узоры», «Лесные просторы», «Стволы и ветви», «Ивовые ветры», — что Арт в конце концов вообще убрал из газеты заставку с названием рубрики, повергнув Остела в хандру на добрых пять минут. Он отказывался брать деньги за свои статьи о природе, и Арт несколько раз намекал мне, что «Курьер» обязан своим существованием его щедротам.