Библиотека географа

— Ах вы, мой храбрец, — пошутила она, ткнув меня пальцем в живот. — Но почему бы вам не написать некролог и не забыть на некоторое время об этой истории? Выждите немного и посмотрите, появятся ли после этого на вашей двери новые послания. Если да, значит, два этих дела взаимосвязаны, ну а коли так, то можно копать дальше. — Идея была неплохая, а тот факт, что она исходила от Ханны, сообщал ей необходимую убедительность. Тем не менее это означало, что мне, пусть на время, придется оставить расследование.

— Одна редакторша из Бостона заинтересовалась этой историей, — сказал я. — И я не могу сейчас все бросить.

— Ага! Я и не подозревала, что вы такой карьерист.

— Я не карьерист, — окрысился я, поскольку ее замечание меня задело. — Просто работаю над статьей и не хочу бросать это дело только из-за того, что какому-то типу взбрело в голову помешать мне. Кроме того, возможно, это послание пришло от какого-нибудь дантиста, раздраженного одной из моих старых статей.

— Хорошо, хорошо. Все правильно: не хотите — не надо. Только будьте осторожны, ладно? У вас нет причин рисковать ради вашего «Линкольнского курьера». Да и ради места репортера в Бостоне тоже. Вполне возможно, оно вам и так достанется, безо всякого риска. Я хочу сказать, что вы молоды, умны и талантливы, а все остальное со временем приложится.

Нетрудно правильно истолковать этот разговор в ретроспективе, особенно когда он изложен на бумаге, как сейчас. Но я был очарован этой женщиной — и прежде всего потому, что хотел быть очарованным.

— Возможно, — согласился я. — Возможно, вы правы.

Это была любимая фраза моей матери на протяжении последних нескольких лет, предшествовавших ее разводу с отцом. Временами я сам ее использовал, и в моей трактовке она значила примерно следующее: «Я так не думаю, но не имею желания спорить с вами по этому поводу».

Где-то посреди третьей порции виски — надо сказать, мы прикончили-таки бутылку — мне показалось, что в комнате стало холодно. Я поднялся, подошел к радиатору и понял, что он неисправен, а из окна дует. В перерывах между песнопениями, доносившимися из стереосистемы, я слышал, как стенал и скрипел старый дом, как завывал за стеклами ветер. От этого мне стало еще холоднее. Я засунул руки, как в муфту, в рукава своего свитера и с силой сжал пальцами рубашку.

— Когда вы так делаете, то становитесь похожи на маленького мальчика. — Я разжал пальцы и вынул руки из рукавов. — Я, собственно, не хотела сказать ничего обидного… В комнате действительно холодно. Когда миссис де Соуза выключает отопление, температура здесь быстро падает. По счастью, я знаю, как решить эту проблему. — Она достала из шкафа большой, ручной вязки, толстый шерстяной плед. Составлявшие его разноцветные яркие четырехугольники, окантованные синими нитками, придавали ему уютный, старомодно-домашний вид. Из подобных пледов дети делают вигвамы и прочие убежища. — Это связала моя бабушка, — пояснила Ханна, разворачивая и встряхивая его. — Идите сюда.

Мы прижались друг к другу на диване и укрылись пледом. От нее пахло виски, настоянном на розовых лепестках, туалетной водой и чистым здоровым телом. Я поцеловал ее в шею — в ту ее часть, которая находилась ближе ко мне. Она взяла в ладони мои руки и стиснула их.

— Вы дрожите, — сказала она.

— Мне холодно.

— Это единственная причина?

Разумеется, я дрожал не только поэтому.

Я проснулся в три тридцать шесть утра с непонятным смущением и сильной головной болью от выпитого виски. Прежде чем я понял, где нахожусь, прошло некоторое время. Ханна спала рядом, и ее каштановые волосы разметались по подушке. В ванной я выпил три стакана холодной воды и, ступая босыми ногами по ледяному полу, на цыпочках вернулся в комнату. Когда я забрался в постель, Ханна свела у меня на груди руки, прижалась и поцеловала в ухо. Мы отлично вписались друг в друга.