— Папа!.. — вскрикиваю я. — Почему ты так долго не возвращался, папа?..
Просыпается Оксана. Она удивленно смотрит на нас, поднимается. Папа подходит к ней и берет ее на руки:
— Вот и дочка моя проснулась. Узнаешь меня, доченька?
Оксана звонко смеется и целует папу.
А я-то и забыл его поцеловать.
— Папа, — говорит Оксана, — а мы тебя ждали, ждали…
Держа нас на руках, папа садится на сундук.
— Вот я и вернулся живым, здоровым, потому что вы меня очень ждали. Оказывается, вы счастливые, мои дети!
Я считаю уедали: одна, две, три, четыре, пять… Только я еще не знал тогда, что означают две желтые и две красные полоски над карманом. Теперь-то знаю: это значит — папа был четыре раза ранен.
Мы долго сидели на сундуке. Скоро стали приходить гости. Их было еще больше, чем тогда, когда приехала Оксана. Все здороваются с папой, жмут ему руку, некоторые даже двумя руками сразу. Соседки-старушки хлопают папу по спине.
Пришел и дедушка Мансур.
— Очень большое спасибо за святое дело, которое вы сделали: самую войну победили, — говорит он. — Что разрушено — восстановится, что износилось — обновится. Только сирот очень жалко.
Папа глубоко вздыхает. А дедушка Мансур ведет уже другой разговор:
— И нам было трудно. Однако мы работали изо всех сил. Вот сам увидишь…
Первыми пришли Марат с Фагимой. Они, как вошли, прислонились к двери и так все время стояли.
— Входите, входите! — приглашали мы.
Но они не двинулись с места. Я знаю — они стеснялись папы.
Позже всех пришел Заман, сразу подбежал к папе, обнял его за ноги. Мы все удивились, а папа взял Замана на руки и говорит:
— Вот, оказывается, кто больше всех соскучился!
— Если у тебя есть ружье, дядя, стрельни-ка, — попросил Заман.
— Здесь же нет врагов! — говорит ему папа.
— А ты стреляй в коршуна, он сегодня унес у нас цыпленка.
Все стали смеяться, а Заман как ни в чем не бывало просит:
— Покажи мне свою саблю.
— Я не привез саблю, милый. А когда поеду в город, куплю тебе маленькую саблю, ладно?
— Ладно, хоть и маленькую, — говорит Заман и сползает с папиных колен.
Мама угощает всех детей. Заман получает свой гостинец и сейчас же выбегает из дома. Марат и Фагима зовут нас играть, но разве мы можем отойти от папы!
Мама тоже не пошла на работу. Весь день она варила и пекла вкусные вещи. Мы все время были возле папы. Мама тоже подходила к нам, улыбалась, смотрела то на нас, то на папу. и говорила она так весело и звонко, как будто сыпались серебряные монеты. Все лицо ее светилось, глаза сияли, и мне казалось, что весь наш дом и вся наша улица стали светлее.
Она теперь совсем не похожа на ту маму, которая в толстой белой шали, с мешком за плечами уезжала зимой в далекий город. Но все равно, это та же наша мама.
После полудня пришла бабушка из Тимертау. Увидев ее в окно, мы с Оксаной выбежали навстречу. Но на этот раз нам совсем не было интересно, что лежит в ее больших карманах.
— А-а-а! Мои быстроногие! — говорит бабушка, берет нас за руки и торопливо шагает к дому.
Дома она обнимает папу и тихонько плачет.
— Знаешь, Оксана, — шепчу я, — слезы бабушки — это слезы радости, сладкие слезы.
— Откуда ты знаешь?
— Дедушка Мансур так сказал.
— Молодец, крепко держишься, мама! Может, ты сделана из железа, раз ты из Тимертау? — шутит папа.
— И железо ржавеет, сынок! А в тяжелые времена надо быть крепче железа.
Я не могу удержаться от смеха.
— Чего ты смеешься? — спрашивает Оксана.
— Как может быть бабушка из железа? Она вся мягкая, и руки у нее вон какие мягонькие.
Оксана хмурит брови. Ей кажется, что я смеюсь над бабушкой.
После чая папа надел пилотку.
— Мать, — сказал он, — я с детьми пройдусь по полям. На фронте дал я себе слово: если вернусь, то, не снимая походного мешка, обойду все наши поля и луга… Может, и ты с нами пойдешь?
— На этот раз идите без меня. Никак не управлюсь с работой, — говорит мама, осматривая меня и Оксану. — А почему вы без башмаков?
Вот так так! Мы совсем забыли о наших башмаках.
Я сейчас же достаю их из-под кровати:
— Вот, папа, желтые башмачки с красными кисточками, которые в майский праздник принесла нам бабушка.
— У меня один башмак уплыл по Серебряной, да Ямиль догнал и принес его, — ? рассказывает сестра.
— Не я один, а с дедушкой Якшиголом…
— Башмаки были причиной и радости и горя, — улыбаясь, говорит бабушка. — До твоего приезда дети не хотели надевать их, берегли. А папа приехал — про башмаки забыли. Ай, дети, дети…
Мы быстро обуваемся и уходим с папой. Идем на Полевую сторону. Папа идет посередине, я бегу с одной стороны, Оксана — с другой.
Папа срывает пахучие травы, растирает их в руках и нюхает, поднимает нагретые солнцем камешки и подносит их к щеке. Опережая нас, он сбегает на дно глубокого оврага; цепляясь за травы, быстро поднимается наверх, срывает колючие фиолетовые цветы татарника, потом влезает на какой-нибудь большой камень и долго-долго всматривается в даль.
Папа привел нас в дальнюю березовую рощу, к роднику. Ох и холодна вода в том роднике! Папа вымыл этой водой лицо и руки и, зачерпнув ее руками, пил. Мы с Оксаной тоже пили. Потом мы сели у родника на траву.