Библиотека плавательного бассейна

— Эти подсказки мне ни к чему, — сказал он, тоном и легким взмахом руки устало выразив презрение, чувство неприязни почти политического свойства. — Нет-нет. — Он улыбнулся. — Выражаясь современным языком, я разгадываю альтернативный кроссворд. Нужно вписывать слова, не имеющие отношения к правильным ответам. Это гораздо труднее. Видите ли, это нечто вроде пасьянса: надо, чтобы всё сошлось. Правда, зачастую, к сожалению, в самый последний момент попадаешь в безвыходное положение.

Я кивнул и на минуту задумался.

— В таком случае, наверно, можно выдумать слово, — сказал я.

— Ну что ж, давайте, — сказал Чарльз.

— А что, если написать «РАЗ-ОП», то есть «раз-два — и готово»? Или «РАЗ-АП»?

— Ага, раз-оп! раз-ап! Что, по-вашему, лучше?

— Пусть будет «раз-ап».

Я вернул Чарльзу газету, и он заполнил клетки шариковой ручкой. Рука у него немного дрожала, но буквы получились четкими. Казалось, он полностью удовлетворен результатом.

— А сейчас, мой дорогой Уильям, подадут кофе. Кстати, это сделает Грэм, новый слуга. Образец преданности. Ну, рассказывайте, как у вас идут дела.

— Вы преподнесли мне несколько сюрпризов, — сказал я, сев напротив него, как во время первого визита.

— Приятных, надеюсь.

— Приятных и, пожалуй, загадочных. Двойная жизнь Билла Хокинза оказалась полной неожиданностью. И полной таинственности, — добавил я.

— Ага! — Чарльз отвлекся, потому что открылась дверь, и Грэм с почтительной улыбкой направился к нам через развалины воображаемой колоннады — стопки и груды книг. — Чудесно, чудесно, Грэм. Спасибо. Приятное питье из носиков серебряных струится, пока в Китай дымящийся поток стремится. — Последнюю фразу Чарльз произнес медленно, с выражением, ироническим тоном. — Я сейчас перечитываю Поупа[126], — объяснил он, похлопав ладонью по очень старому с виду изданию, лежавшему на кофейном столике. — Воспринимается с большим трудом. По-моему, перед смертью следует читать только очень хорошие книжки. Когда-то я целиком выучил наизусть «Похищение локона»[127].

Словно пытаясь что-то вспомнить, он взглянул на стену, где висела рейка для картин, однако в памяти у него явно образовался очередной пробел. Грэм налил нам приятного питья и удалился.

— Расскажите, пожалуйста, о вашей встрече с Рональдом Фербанком.

Чарльз посмотрел вокруг. Всё, чего он мог пожелать, было у него под рукой.

— Санди Лабуше очень забавно переиначил другую вещь Поупа — знаете, ту, что написана под влиянием Уоллера[128]. В Сохо была мужская общественная уборная, куда он частенько захаживал. Все называли это место «Сортир Кларксона», потому что туалет находился рядом с магазином театральных костюмов «Кларксонз» на Уордор-стрит[129]. В дверях большинства мужских туалетов имелись отверстия в форме трилистника, и можно было посмотреть, не появилась ли полиция или кто собирается войти. А в «Сортире Кларксона» отверстия не было — до тех пор, пока кто-то не проделал маленький глазок. Угадайте, что сказал Санди. — Чарльз поднес свою чашку к губам, но, увидев мое глуповатое, страдальческое выражение лица, милостиво изрек: — Стал вдруг светлым ветхий Кларксонов Сортир — растрясли наш домик гомики до дыр.

Я улыбнулся во весь рот:

— Ну конечно!

— По-моему, он мог бы сказать «раздолбали домик», — добавил Чарльз.

Я отпил глоток горячего, слабого кофе и, чуть помедлив, спросил:

— А с Фербанком вы больше не встречались?

— Значит, вы об этом прочли? Более странного типа я в жизни не видел. Познакомился с ним в «Савое». Это человек другой эпохи — даже тогда он был человеком другой эпохи.

— Я недавно прочел его книжку.

— Он иногда раздражает, вы не находите?

— По правде говоря, он меня очень заинтересовал. У меня есть друг, его большой поклонник.

— У него всегда был узкий круг почитателей, — объяснил Чарльз таким тоном, словно усматривал в этом нечто дурное. — Я встречался с ним лишь однажды, незадолго до его смерти. Он очень много выпил и ни крошки не съел. Есть не хотите?

— Нет, спасибо.

— Вот и он ответил бы точно так же. Фербанк уехал за границу — он любил Африку. Все-таки что-то общее у нас было. Мы, конечно, написали друг другу — кажется, всего по одному письму. В то время я тоже, разумеется, был в другой стране. О его смерти я узнал несколько лет спустя, от Джеральда Бернерса[130]. Насколько я помню, он был рядом с Фербанком до самого конца.

— А у вас не сохранилось его письмо? — спросил я, тут же отбросив мысль о такой возможности и приготовившись к разочарованию.

— Всё может быть, — сказал Чарльз.

Мне не хотелось ему докучать. Он явно не придавал особого значения предмету нашего разговора. Я представил себе, в какое волнение придет Джеймс, узнав о письме: однажды на аукционе он выложил не одну сотню фунтов за несколько открыток от Фербанка, не содержавших почти ничего интересного.

— Если подойдете к шкафу, — сказал Чарльз, — то найдете одну из его книг.