Она взялась раскладывать молоко, хлеб, хлопья для завтрака, перебирая при этом завалы на кухне, и ее руки мелькали до невозможности быстро. Мама кружилась, будто в вихре, но вдруг замерла, лихорадочно дыша.
– Но ведь он все это увидел.
– Потому что это моя жизнь. – Я будто вжималась в стену. – И я не собираюсь ее от него скрывать.
Мама запустила руки во второй пакет, поморщилась. Откуда-то изнутри у нее вырвался низкий, вязкий звук.
– Ну надо же. – Она держала в руках пластиковую банку. – Как же это я… Будто слепая.
– Что там?
– Была уверена, что беру кремовую арахисовую пасту, но я ошиблась, взяла с кусочками орехов.
Она такое терпеть не могла, как и виноградное желе. Его ненавидели все женщины нашей семьи. Если на свете существовал ген Уэллсов, обусловливавший ненависть к арахисовой пасте с кусочками орехов и к чему угодно со вкусом винограда, то у всех нас он был.
– Ладно тебе, мам.
– Она с кусочками.
– Арахисовую пасту можно обменять.
Мама запустила банку по столу, и та врезалась в кухонный фартук.
– Ты пустила Эшера в дом.
– Что же, надо было вечно держать его снаружи? Моего собственного парня?
Застигнутая врасплох и загнанная в угол, мама отвела глаза:
– Знаю, Дарси, знаю. И совершенно не хочу быть такой.
У меня пульсировало в голове. Я прижала пальцы к вискам и подумала об Эшере.
– Я тоже не хочу, чтобы ты была такой. Но если ты выбираешь покупки, я тоже имею право на выбор.
Статуэтки, тканевые салфетки, солонки с перечницами… Мама опять взялась перебирать все это.
– Но…
– Я больше не могу жить здесь, с тобой, скрывая свою жизнь. – Я полезла в сумку. – В том числе книги. – Вытащив «Джейн Эйр», я умудрилась найти для нее место на журнальном столике. – Раз ты решила, что можешь хранить свои вещи у меня, то мне можно, если захочу, читать книги в гостиной. В нашем общем пространстве. Или просто держать некоторые из них за пределами своей комнаты. – Вытащив еще два романа, я положила их на кухонный стол. – Сожалею, что ты не хочешь больше читать, а вот я хочу.
Последней книгой в сумке оказался «Питер Пэн». Я бы никогда не оставила его на кухне, я достала его просто как аргумент.
Следующее мгновение разверзлось передо мной, как зубастая пасть, такая огромная, что заглотила всю комнату, вместе с коллекцией накопленного. Мама смотрела на меня так, будто я смахивала на призрака.
– Откуда у тебя эта книга?
От испуга моя кожа покрылась влажной пленкой. Я вдруг поняла: призраком была не я, а «Питер Пэн». Охваченная воспоминаниями, я вцепилась в обложку.
Виноград. Мама терпеть не могла все виноградное, и я тоже.
Жизнь моей мамы давно пошла наперекосяк, но бледно-розовый маникюр был всегда безупречен. Комната сузилась, кремовые стены будто сдвинулись внутрь.
– Откуда? – продолжала мама. – Такая обложка с силуэтом была на книгах с очень небольшим тиражом, и продавались они только в Англии двадцать лет назад. – Она подошла и пролистала страницы, отпрянув при виде надписей чернилами так, будто книга загорелась прямо у нее в руках. – Это был подарок. Ах, Дарси, где ты ее взяла?
– Так это ты, – прошептала я. Мысли и стихи. Правда, боль, мудрость. – Она оказалась среди подержанных книг в «Желтом пере». А писала в ней ты.
У мамы текли слезы. Она тяжело вздохнула, прижала руки к груди:
– Когда мне пришлось избавиться от книг, теперь уже твоих, бабушка помогла мне сложить несколько коробок. – Мама указала на книгу дрожащим пальцем: – Но эту книгу я отправила в мусор.
– И что?
– Видимо, бабушка решила, что я выбросила ее по ошибке. Достала ее из мусора и положила в коробку, которую мы хотели передать на благотворительность. В тот день я была в таком смятении, что забирать тебя из школы пришлось бабушке. Я все помню будто вчера. По пути она отвезла пару коробок в благотворительный магазин.
Я тоже помнила тот день. Тогда я пришла домой со своим розовым рюкзаком и увидела, как мама складывает книги в коробки. Я упросила ее оставить книги, и теперь они стояли вдоль стен в моей комнате.
Мама шагнула ко мне: