Библиотека потерянных вещей

Знала ли она, что увидит сегодня мой первый поцелуй? С ней я о таких вещах никогда не говорила. Только с книгами и иногда с Марисоль. Но эти последние минуты я удержу, сохраню в памяти для тех дней, когда меня особенно сильно потянет в очаровательную комнату в Ла-Хойе и это притяжение будет сильнее, чем пошатнувшееся девчачье стремление стать первым человеком, не покинувшим свою мать.

– Спасибо, – только и сказала я. Мне показалось, что между нами снова установилась легкость, которой не было на самом деле.

Мама сложила свой набор и послала мне воздушный поцелуй. Оставшись одна, я подошла к большому зеркалу. Надела на парик шляпку и завязала голубые атласные ленты. В последний раз поправила отглаженную материю и кружевную отделку. Насвистывая, заглянул Джейс в пышном наряде Бенедикта.

– Целую неделю ты говорила как Беатриче. Теперь ты еще и выглядишь как она.

* * *

Я частенько забывала некоторые детали и даже довольно большие отрезки времени, когда дело касалось грандиозно важных событий. При этом отдельные моменты запоминались так живо, что даже годы спустя я могла, мысленно нажав на кнопку, смотреть их, как фильмы.

В тот пятничный вечер я целиком ушла в Беатриче. Я, актриса, парила над текстом роли, уносясь туда, куда и она, реагируя, дразня, смеясь, – делала все то, что должна была делать Алисса. Акты с первого по четвертый пронеслись мимо, все было как в тумане – так иногда летит время во сне. Так мы сами иногда летаем во сне: моргнул сонно – и оказался в другом месте. Даже видишь себя как бы со стороны. Одни одноклассники на сцене школы Джефферсона растворились в зыбкой тени, в то время как другие блистали, и их сияние жгло мне кожу.

Джейс блистал. Влюбленные Геро и Клавдио, наконец воссоединившись, собирались сыграть свадьбу. Но перед тем как обвенчаться, они обвинили Бенедикта и Беатриче в том, что те скрывают свою любовь, выдавая себя за друзей. Джейс в роли Бенедикта изо всех сил старался показать себя режиссеру из Калифорнийского университета. Играя в паре с Джейсом, я подпитывалась его умением и лоском. Так как пьеса была про обман, мы с Лондон в четвертой сцене выходили из-за кулис, скрыв лица вуалями. Довольно долго мне пришлось наблюдать за другими актерами сквозь тонкую сетку, которую Марисоль закрепила на шляпке. Но потом случилось то самое. Как только Джейс приоткрыл вуаль и зрители увидели мое лицо, я почувствовала, что вуаль спадает и с моего сердца. Паника нарастала, разливаясь теплым паром по лбу, ее нужно было срочно остановить. Остановить прямо сейчас, ведь у меня уже не оставалось ни текста, ни… времени.

Беатриче. Зрителям можно было показать только Беатриче. Дарси Джейн Уэллс нужно было спрятать. Когда реплики у меня уже почти закончились, я слепо потянулась к единственной опоре, что была у меня в тот момент, единственной своей опоре, что осталась после того, как мама упаковала все свои книги, – к словам. Как за вуаль, я спряталась за текст и, как кирпичную стену, возвела вокруг себя настоящей историю и только потом встретилась с Джейсом лицом к лицу. Разве не то же самое я так или иначе делала все эти годы? Ах, мне бы долю секунды, дыхание перевести, а потом…

– Стой! Рот тебе зажму я!

Именно это Джейс и сделал. Идеально отрепетированным движением он обхватил меня и притянул к себе, будто желанную возлюбленную.

Это не по-настоящему. Понарошку. Джейс наклонил меня, как мы и договаривались, что, конечно, из зала смотрелось пылко и сексуально.

И сейчас он…

Он прижал свой рот к моему. Это и есть… поцелуй.

Я почувствовала тепло и давление. Все было так, как я и предполагала. Даже если я и ожидала, что почувствую что-то помимо биологии и движения губ, то этого не было. Актер целует актрису – и все. Но глаза я все-таки прикрыла. Зрители засмеялись и одобрительно засвистели, поцелуй продлился еще пару мгновений. Потом Джейс оторвался от меня, на лице его сияла улыбка. Согласно ремарке, улыбаться должна была и Беатриче. Но у спрятавшейся за ней Дарси губы оставались неподвижными, рот – закрытым. Так она и доиграла сцену до поклонов.

Бархатный занавес винного цвета закрылся за нашими спинами. В ушах ревели аплодисменты, служитель сцены вручил мне цветы. Строго говоря, только что росчерком пера Шекспира с нецелованой девочкой было покончено. Я затаилась в темном и тихом уголке за кулисами, там пахло деревом, потом и металлом, но аромат роз у меня в руках перебивал эти запахи. Я прижала два пальца к губам и закрыла глаза. Я была еще в костюме и формально по-прежнему находилась на сцене, но все же позволила себе мысленно повторить поцелуй. Только один раз, чтобы потом выкинуть все из головы. Только один раз, чтобы потом спрятать тайное желание сердца в форме книги в другой книге. Но этот раз моим Бенедиктом был не мальчик, который умел играть на сцене, а мальчик, который умел летать.

* * *