Библиотека (СИ)

Мотя поджал губы, да покрепче, чтобы ничего подобного не сорвалось с них. Огрызнёшься - всё, пиши - пропало. И пусть зарплата приемщика в прачечной достойна лишь горькой усмешки, он не мог её потерять. Это единственное место, куда его взяли по протекции совсем дальних родственников, да ещё из жалости. Ну, скажите, кто просто так примет на работу калеку? Это в далёкой древней Спарте, дефективных новорождённых сбрасывали со скалы. А у нас типа цивилизованное общество, гуманное. А пробовал ли кто из этих гуманистов сызмальства пожить с вывернутыми внутрь ступнями и деформацией лицевых костей, растащившей глаза по диагонали. Когда беременные, завидев тебя, пулей перелетают на другую сторону улицы, лишь бы не встречаться с подобным уродом. Жестока Спарта? Милосердна. Раз и всё, мучения и не начинались. А тут, выживай, как знаешь. И пусть зарплата приёмщика единственной, уцелевшей с советских времён, прачечной ненамного больше пособия по инвалидности, это единственная работа, доступная Моте. Брехливая клиентка, наоравшись, уйдёт, а он, останется.

Как-то сосед по дому, будучи "подшофе" приземлился на скамейку рядом с Мотей. Поболтали о том, о сём, коснулись в разговоре склочных клиентов. "Не обращай внимания, - посоветовал сосед, - Есть такой сорт среди обывателей, что ходят по магазинам с намерениями поскандалить. Больше им самоутвердиться негде, вот они и расходятся перед продавцами, вооружившись как знаменем лозунгом "Клиент всегда прав". Наивные. То, что клиент всегда прав - это просто сказка". Соседскому взгляду с другой стороны прилавка можно верить, он уже много лет торгует.

Противная клиентка, подхватив своё приданое времён развитого социализма, наконец-то убралась, оставив кусочек своей гадливости на душе у Моти. Плюнуть бы ей вслед с крепким словцом, да нельзя. Сегодня придёт его Лютик. А вдруг она наступит на плевок и на неё ляжет проклятье, адресованное другому. Ради неё Мотя такого не мог допустить. Милая, единственная, родная...

Мотя взял из отдельно лежащей стопочки наволочку, с пришитой к ней меткой "Лютикова", поднёс к лицу. Ткань всё еще пахла стиральным порошком. Он забивал все запахи. Хотя нет, Моте показалось, что он уловил легкий-легкий аромат знакомых духов. Или это память услужливо воскрешает его?

Хлопнула внешняя входная дверь. Мотя поспешно кинул наволочку в стопку готового белья. Открылась вторая дверь, и в помещение вошла она, Лютик. Имени её Мотя не знал. Для него она была просто Лютиком, по меткам на сдаваемых ею простынях. Сегодня на ней был плащ, сбрызнутый дождём. Капельки его, словно бриллиантики осыпали крупные завитки светлых волос. Ну, разве не королева?! Она и ножку ставит с такой грациозностью, что глаз невозможно оторвать. Лютику около тридцати. И пусть она лет на десять старше Моти, но разве это хоть что-то значит? Главное - кольцо у неё на левой руке и, получается, принадлежит она только Моте. Сегодня она не в настроении, а может быть, просто устала. Вон, какая заледенелость в глазах. Точно устала. Выстиранное бельё Лютика лежит отдельной стопочкой. Можно сделать вид, что ищешь его среди прочего остального, тем самым, затягивая минуты их свидания. Но сейчас она устала и надо побыстрее отпустить её домой отдыхать. Мотя, не мешкая, выдал стопку готового белья, принял новую партию в стирку. Взамен тихое "Спасибо" и "До свидания" с легкой улыбкой уголками губ.

Мотя, не отрываясь, проводил женщину взглядом, дождался, пока за ней захлопнется дверь, и поднёс её простыни к лицу. Вот он запах Лютика, запах её духов. Так должно пахнуть всё, к чему она прикасается. Он ещё раз вдохнул запах простыней. Хорошо, что в прачечной он всегда один. Никто не видит. Мотя сложил бельё Лютика в специально приготовленную сумку. Сегодня его ночь, ночь на её простынях, всё равно, что ночь с ней.