Библиотека в Париже

La table? Я представила столы, наряженные в платья. В мини-юбку из джинсовой ткани или в платье в цветочек, спадающее до земли. Это казалось глупым, но потом я вспомнила, как мама причесывалась перед своим туалетным столиком, задевая коленями его пестротканую скатерку. Идея, что стол может оказаться женщиной, приобретала смысл.

Прошло уже четыре месяца со дня смерти мамы, и я впервые не ощутила острой боли в сердце, думая о ней.

Вечерами я оставалась одна, папа запирался в своей берлоге. Сидя за письменным столом, я повторяла ежедневные уроки французского, твердя слова до тех пор, пока они не переставали казаться иностранными. Одиль подарила мне французско-английский словарь – апельсин оказался une orange, а вот лимон был un citron. Je voyage en France. Je préfére Robby. Odile est belle. Paris est magnifique[12]. Базовые фразы, простые удовольствия, по слову зараз, каждое предложение в настоящем времени, никакой печали по прошлому, никаких тревог о le future, о будущем. Я обожала le français, мост в la France, в мир, который знали только Одиль и я, место с невероятно вкусными десертами и потайными садиками, место, где я могла бы спрятаться. Я не могла справиться с сердечной болью, слишком сильной, слишком всеобъемлющей, но могла спрягать глаголы. Я начинаю – je commence, ты заканчиваешь – tu finis. И на этом тайном языке потерь я говорила о своей матери: j’aime Maman[13].

В первый день школьных занятий мы с Мэри Луизой зевали среди горчично-желтой кухонной утвари. Наша «домашняя комната» в школе была местом уроков домоводства, обязательных для восьмого класса. Я молилась о том, чтобы Робби оказался в нашем классе, и вздохнула с облегчением, когда он вошел в комнату.

Миссис Адамс, сверяясь со своим блокнотом, рассаживала учеников.

– Лили и Робби.

Я подтолкнула локтем Мэри Луизу, не в силах поверить своей удаче. Я даже не знала, что ему сказать. Конечно, не «Как урожай?» и не просто «Привет!». А он вроде как улыбнулся мне. И этого было достаточно.

Когда миссис Адамс протянула нам карточку с рецептом, ни Робби, ни я не шелохнулись, чтобы взять ее, так что она положила карточку на стол рядом с банками муки, сахара и соли. Мы сидели с ним бок о бок, читая инструкции, и я ощущала тепло его тела. Я отмерила ингредиенты, Робби смешал их вместе старым венчиком. Мы смазали форму маслом, а потом, как гордые родители, таращились в духовку, наблюдая, как поднимаются кексы.

Когда они стали золотисто-коричневыми, я вытащила их из плиты. Хотя они были еще горячими, Робби схватил один и откусил. Немного пожевал и заявил:

– Жуть!

– Не может быть!

Я сунула в рот кусочек кекса. На вкус он напоминал заплесневелую губку, пропитанную солью. Я выплюнула его в мусорное ведро.

– Должно быть, я перепутала соль и сахар.

– Невелика проблема.

– Ты шутишь?! – почти плача, возмутилась я – в основном потому, что язык у меня щипало от соли, но еще и потому, что не хотела нашего провала.

– Ты просто боишься низкой оценки.

Робби схватил один кекс и проглотил его, почти не жуя. На его глазах от соли выступили слезы. Я тоже, давясь, затолкала в рот желтый комочек.

Миссис Адамс похвалила Тиффани и Мэри Луизу за их мастерство и подошла к нам. Взяла наш пустой противень.

– И как мне вас оценивать?

Кривясь от резкого вкуса соли, мы с Робби пожали плечами.

– Ладно, нечего стоять на месте! – сказала она. – Приступайте к уборке.

У раковины мы опустили руки в теплую мыльную воду, чтобы отмыть противень и миски. Маленький пузырек поднялся в воздух, мы проводили его взглядами. Я никогда не была так счастлива.

На уроке общественных наук мисс Дэвис кипятилась по поводу того, что Советы бойкотировали Олимпийские игры в Лос-Анджелесе.

– Скорее всего, они просто боялись, что их атлеты проиграют! И как нам выиграть холодную войну, если они не хотят соревноваться?

Почти не слушая горестный монолог учительницы, мы с Мэри Луизой обменивались записками. «Умираю от голода, – писала она. – Картофель фри с сыром на ланч?»

У шкафчика я слегка подкрасила губы помадой подруги, прежде чем мы отправились через улицу в «Хаски-хаус». Я резко открыла грязную стеклянную дверь – и прямо в середине зала увидела Робби, на коленях у которого устроилась Тиффани, ее бирюзовые ковбойские ботинки болтались в дюйме над полом. Я застыла на месте, чувствуя, как расширяются мои глаза.

Мэри Луиза налетела на меня:

– Эй!..

И тут она увидела то, что видела я: неловко сжавшегося Робби и победоносно ухмылявшуюся Тиффани Иверс.

– Почему именно он? – спросила я. – Она может заполучить любого, кого захочет.

– Мы не выбираем, в кого влюбиться, – ответила Мэри Луиза.

– А почему ты всегда ее защищаешь?

– А почему ты позволяешь ей доставать тебя?

От соли у меня все горело внутри. А может быть, причиной стала Тиффани Иверс, усевшаяся на колени Робби.

– Я иду домой.

– Не позволяй ей победить.

Но я убежала к Одиль и вошла без стука.

– Почему ты не в школе? – спросила она. – Что-то случилось?

Я была вне себя.

– Я… я кое-что видела… Мне плохо.