Детей после школы я тоже отвез к моей маме. Они ни о чем не спрашивали, обрадовавшись встрече с бабушкой, которая осыпала их любовью и поцелуями, как и полагается. Я подошел к охраннику на работе и попросил оказать мне услугу, не задавая вопросов. За пять сотен наличными он поехал со мной, пообещав молчать. Внешность у Фрэнка была куда более угрожающей, чем его характер, но он был завсегдатаем качалки, и его бицепсам позавидовал бы сам Шварценеггер. Когда Сьюзен пришла домой и начала спрашивать, что происходит, Фрэнк не произнес ни слова. Она потребовала объяснений, чего он тут стоит. Я хотел как можно быстрее со всем покончить – я и так чувствовал себя бабой, попросив другого мужчину помочь мне уйти от жены. Я сказал Сьюзен, что ухожу и забираю детей, что мы переедем и она какое-то время нас не увидит. Признаюсь, мне было страшно. Она обозвала меня всеми словами, к которым я уже привык, и высмеяла, уверенная, что у меня нет шансов осуществить мой план. Она подошла к Фрэнку и начала кричать, что я избиваю ее каждый вечер. Она пыталась его провоцировать, как меня, но он даже не шелохнулся. Наверное, думал о своих пяти сотнях долларов за простой просмотр семейной сцены.
Сьюзен заговорила, что ее уважают на работе, что ни один суд не примет мою сторону, и предложила попытаться убежать, если мне так хочется. Я никогда так не хотел стереть улыбку с чьего-то лица, как в тот момент. Она сидела на диване, будто ей решительно плевать, а все происходящее – милая вечеринка с друзьями. Тогда я подошел к телевизору, где заранее был вставлен диск, и включил. Увидев на экране запись, Сьюзен назвала меня паршивым ублюдком, который ее одурачил, но, когда она хотела на меня броситься, Фрэнк заступил ей путь. Сьюзен умоляла меня остановить запись, будто не веря, что там в самом деле она, но я заставил ее сесть и просмотреть все до конца – побои, пинки, тычки, а на закуску – попытка задушить меня подушкой. Я хотел, чтобы она увидела, что натворила. Я хотел, чтобы Сьюзен поняла: она виновата.
Я раскрыл дневник и перелистал страницы перед ее носом, показав подробный отчет об ее угрозах, побоях, увечьях, нанесенных мне, и оскорблениях. Дневник был не только способом не сойти с ума, но и веским доказательством. Эта очная ставка далась мне нелегко. Победа осталась за мной, но ощущения триумфа у меня не было ни малейшего. Сьюзен умоляла ее простить, каялась, обещала, что пойдет к врачу, просила меня не уходить. Она сидела на диване, трясясь и будто уйдя в какое-то далекое место, куда мне нет хода: это был нервный срыв. Я позвонил маме, и она привезла детей к двери. Когда они вошли, Сьюзен сделала так, как я ей велел. Я обещал никому не показывать ни дневника, ни записей, чтобы она сохранила работу, репутацию и свободу, но взамен потребовал попрощаться с детьми. Она их не заслуживала, и кредит доверия к ней был исчерпан. Сперва Сьюзен отказалась это делать, но она понимала, что выбора у нее нет. Я планировал увезти от нее детей и рассказать им правду, когда подрастут; пусть тогда решают, общаться с ней или нет. Эта женщина была чистое зло. Сьюзен попрощалась с детьми, но почти ничего им не сказала, только процедила сквозь зубы, что нездорова и не хочет больше быть мамой. По тому, как играли у нее на щеках желваки, я понял, что она готова сорвать злость на ком угодно. Я срочно вывел детей, и мама их увезла. Фрэнк внушительно стоял в гостиной, чтобы Сьюзен не увязалась за ними.
Когда я вернулся, Фрэнк сказал мне: «Приятель, я и понятия не имел», – и это был чуть не первый раз, когда я понял: после просмотра собранных материалов никто не усомнится, через что я прошел, никто не станет оспаривать мои требования. Во мне окрепла уверенность, что я поступаю правильно, и то, что со мной случилось, не превращает меня в какого-то слабака. Я до сих пор думаю, что Фрэнк потом поехал домой обнимать жену и детей, радуясь, что у него нормальная семья. Сьюзен, словно забыв о присутствии Фрэнка, подошла ко мне, рыдая, и промочила мне футболку своими слезами, но я все-таки ушел. Фрэнк даже отказался взять с меня те пять сотен.
Не знаю, как Сьюзен это удалось, но через два дня она отыскала наше временное жилье. Она колотилась в дверь среди ночи. Я велел ей убираться, и в первый раз она послушалась. На следующую ночь нам в окно кто-то бросил камень – стекольщик приходил вставлять новое стекло. Когда и на другую ночь Сьюзен разбила окно и осколки усыпали ковер в комнате, нас в доме уже не было. Мы уехали навсегда.
23. Адам
Айла стиснула в кулаке промокшую салфетку. Виола еле сдерживала слезы, обнимая Дженнифер и утешая плачущую Аву, которая ничего не могла ответить, когда ее спрашивали, куда и с кем уехала Зоэ. Девочка была почти в истерике.
– Где она, Ава? – повторила Виола, чуть отодвинув от себя рыдающую дочь, которая уткнулась лицом ей в грудь. – Скажи мне, мы поедем и заберем ее.
Ава поглядела на Адама.
– Мы же думали, это вы все совершили. Мы думали…