Бич Божий

Сиятельная Пелагея всерьез считала, что именно ее преступная слабость стала причиной несчастий, обрушившихся на Византию. Бог отвернулся и от нее, и от империи в тот момент, когда она возлегла на ложе с мужчиной. В своем падении она винила только себя и ни разу не упрекнула Маркиана в принуждении к этой преступной, по ее мнению, связи. Трудно сказать, чего здесь было больше – смирения или гордыни, но патрикий почти восхищался женщиной, у которой хватило сил не лукавить с собой в столь сложных обстоятельствах. Он попробовал разубедить Пелагею, ибо не числил ни за ней, ни за собой вины, но сестра божественного Феодосия отмахнулась от его слов. Как ни странно, но только в эту минуту, когда его жизнь повисла на волоске, Маркиан вдруг осознал, что в определенных обстоятельствах действительно может рассчитывать на место под солнцем, о котором он всерьез даже не мечтал. Божественный Маркиан – это звучало почти глупо, но, тем не менее, так могло быть!

– Ты меня огорчил, патрикий Маркиан, – усмехнулся Евтапий, завидев «сына» на пороге. – Я буду очень удивлен, если ты вернешься живым из Рима. Надо полагать, божественному Валентиниану объяснят, кто является единственной помехой на его пути к величию.

– Положим, главной помехой являюсь не я, а каган Аттила, – возразил патрикий, без приглашения присаживаясь к столу. – Что же касается моей скорой смерти, то в Риме я буду чувствовать себя в большей безопасности, чем в Константинополе. Сиятельная Пелагея пообещала, что публично объявит меня своим мужем, если я вернусь к ней с оливковой ветвью в зубах.

– Ты очень высоко взлетел, Маркиан, – покачал головой Евтапий. – Впрочем, твое грядущее падение ничто по сравнению с крахом великой империи. Я не верю, что Валентиниан настолько безумен, чтобы бросить вызов всесильному кагану, который долгое время был его покровителем. Со стороны Валентиниана такой шаг будет выглядеть черной неблагодарностью. Надо полагать, Плацидия и Аэций объяснят это при случае молодому императору.

– Положим, он не так молод, – возразил Маркиан. – Если мне не изменяет память, ему уже исполнилось двадцать пять.

– И что с того? К сожалению, Валентиниан до сих пор не стал мужчиной и продолжает жить по указке своей властной матушки.

– Меня интересует не Валентиниан, а его старшая сестра Гонория, – пояснил Маркиан. – Она ведь до сих пор девственница.

– Ты меня пугаешь, Маркиан, – притворно ужаснулся евнух, – неужели ты решил изнасиловать еще одну сиятельную девицу?

– Я оценил твой юмор, дорогой папа, – усмехнулся патрикий. – Но в данном случае я собираюсь выступить в роли свата. Ты знаком с высокородным Туррибием?

– Припоминаю, – наморщил лоб Евтапий. – Он был, если не ошибаюсь, комитом агентов у божественного Гонория.

– Сейчас он служит Гусирексу, – кивнул Маркиан и протянул пергамент евнуху: – Прочти, что он пишет.

Евтапий был сбит с толку. До сих пор он считал, что неплохо разбирается в людях, но это в основном касалось мужчин. А вот женщины порой удивляли евнуха. Он никак не мог понять, как у распутной язычницы Галлы Плацидии могла родиться дочь, одержимая святостью.

– Она что же, всерьез считает, что может обратить варвара в Христову веру? – спросил потрясенный Евтапий.

– Попытка – не пытка, – пожал плечами Маркиан. – Туррибий сейчас находится в Медиолане, думаю, вдвоем нам удастся сотворить чудо, способное изменить судьбу мира.

Евтапий глянул на патрикия с восхищением – каков, однако, подлец! Стравить Рим с гуннами, дабы спасти Константинополь! А ведь это выход, причем единственно возможный. Каган Аттила должен клюнуть на эту приманку, ведь брак с Гонорией придаст законность его неограниченной власти не только в глазах ромеев, но и в глазах варваров, что немаловажно. У Аттилы слишком много врагов внутри Великой Гуннии, чтобы он мог вот так просто отмахнуться от столь выгодного предложения. Конечно, прольются реки крови, конечно, Рим, скорее всего, падет, зато у Византии появится шанс уцелеть, ибо Вечный Город не сдастся без боя. Сиятельный Аэций, величайший полководец гибнущей империи, сумеет дать отпор зарвавшемуся кагану и если не разбить гуннов, то, во всяком случае, обескровить.

– Я верю в тебя, сын мой, – торжественно произнес Евтапий. – И да поможет тебе Бог в твоих благородных начинаниях.