Бич Божий

Волчьи глаза Свенельдича хищно сузились:

— Что ж он думал — заберёт у меня Древлянскую землю и как с гуся вода? Брошусь помогать, приползу на пузе? У Клерконичей имеется гордость. Мы обид не прощаем. Виноват — получай!

— Мстише, берегись. Коли князь вернётся, то пощады не будет.

— Что ж, пускай попробует. Там и станем думать, — Лют расхохотался и махнул охранникам, чтобы увели Милонега.

Полчаса спустя он уже скакал по Подолу. Спешился у дома Вавулы Налимыча, постучал в ворота и назвал себя на вопрос холопа. Тот открыл мгновенно. Дочка же купца, выбежав во двор, ахнула, всплеснула руками:

— Милонег Жериволич, ты ли это?!

— Я, Меньшута, я. Сделай милость, разреши умыться-прибраться. И соснуть часок. Умираю — ноги меня не держат.

— Проходи, об чем разговор! Ты — желанный гость.

— Нет, рассиживать некогда. До захода солнца должен приехать в Малин. Я и так потерял очень много времени.

— Как прикажешь, Милонег Жериволич.

— Называй меня по-христиански — Савва.

Затопили баньку. Принесли чистое бельё. Накормили пирогами да кашами. Уложили спать. Ровно через час, как и было велено, дочь Вавулы Налимыча заглянула в горенку — разбудить проезжего. И залюбовалась дивной красотой: спящий Милонег, кудри на подушке, сильная, красивая шея и с горбинкой нос. Подошла на цыпочках, встала на колени и, не в силах преодолеть искушения, нежно поцеловала в губы. Он открыл глаза. Тихо проговорил: «Настенька, любимая...» Но потом очнулся, понял свою ошибку:

— Извини, Меньшута. Мне спросонья почудилось...

— Ничего, бывает... — Девушка стояла румяная, как осеннее наливное яблочко.

— Ты красивая, — восхищённо произнёс Милонег и спустил ноги на пол. — Хочешь мне помочь?

— Всё, что скажешь, Савве.

— Я черкну пару строк. Передай отцу.

— Будет сделано.

Милонег написал на куске бересты:

«Отче мой! Лют не дал увидеться. Я здоров. Буду возвращаться к Святославу на юг через десять дней. Жди меня у истоков Ирпени. Любящий тебя сын».

Пряча бересту на груди, девушка спросила:

— А для Настеньки?

— Ничего не надо, — юноша нахмурился. — И держи язык за зубами, ясно?

— Ясно, Савве.

— Ну, прощай, — он поцеловал её в щёку и взмахнул рукой: — Да спаси Бог тебя за твою доброту!.. — и, пришпорив коня, поскакал на север.

Хлынул дождь, промочив всадника до нитки. Конские копыта вязли в непролазной грязи. Ветер налетал как ошпаренный, сёк водой лицо, шапку норовил унести. День уже клонился к закату, а несчастный путник лишь подъехал к Здвижи. Дождь и ветер немного стихли, и купание было не таким отвратительным. А на мост, перекинутый через Иршу к Малину; въехал уже в темноте кромешной. Постучал в ворота, кликнул стражу. Та сначала обругала его: мол, ступай, откуда пришёл, время позднее, никого не впускаем. Но угрозы о гневе Святослава, Жеривола и всех богов возымели действие. Лязгнули засовы. Савва проехал в город. Переночевав, отправился дальше — в Овруч.

Князь Олег встретил его с приятным удивлением:

— Здравствуй, дядечка! На себя не похож: грязный, мокрый... Не стряслось ли что?

— И тебя не узнать, племянничек, — возмужал, подрос. Голову бреешь по-святославовски. И серьга такая же — ну, дела!..

Сын действительно превратился в копию отца: отпустил оселедец и усы, был в простой рубашке, вышитой у ворота, золотую серьгу в ухо вдел. Но глаза, очертания губ, небольшая горбинка на носу выдавали в нём жериволовскую породу. Милонег даже подивился: вроде Святослав перед ним, только молодой, а вглядишься пристальней — точная Красава, этот жест — средний палец и большой, сжатые в кольцо, — ей принадлежал. Чудеса, да и только!

— ...Да, стряслось, — согласился Савва. — Дай, во что одеться. Сядем — расскажу.

Вскоре они сидели в тёплой клети, пили жаркий сбитень и вели беседу. Князь Олег, озабоченный новостями, щипал задумчиво ус. Вопрошал вполголоса:

— Как же быть? Как быть? Если сам поеду или дам дружинников — Лют захватит Овруч. Он и так без зазрения совести рыщет в моих лесах. Что ни лето — новая охота. А Путята раз его поймал — так затеял бой и прирезал двух моих людей. Подбивает брата взять меня в полон и затем убить.

— Но отец ваш не вырвется без вашей поддержки. В Новгород скакать далеко, десять дней, может быть, и более. Претич стар, и пока войско соберёт, на ладьи погрузит — снег уже пойдёт. Не успеем вовремя.

— От моей тыщи-полторы всё равно будет мало проку. Это капля в море. Вот еду я могу отправить с обозом...

Милонег сказал:

— Плюнь на Овруч, леший забери! Разве в этом счастье? Как ты сможешь жить, коли будешь знать, что отцу не помог и поганые его загубили?

— А уйти из Овруча — чистое безумие, — отвечал Олег. — Вотчину сдадим и отцу не поможем, и погибнем сами.

Трещал огонь в печи. Розовые блики прыгали по стенам.

— Я и брат в этом не виновны, — убеждал дядю князь. — Весь поход на Балканы был Руси не нужен. Не подумал заранее, а теперь расхлёбывай.

— Он отец, Олеже!