Просушив чернила и поставив подпись, Святослав положил грамоту в ларец. И сказал, обращаясь к Милонегу:
— Тут письмо Цимисхия и моё. Передашь, если будешь жив.
— Вместе жили — вместе и умрём, — отвечал ему Савва.
Князь обнял его и проговорил:
— Извини, коли был неправ...
— Можно тебя спросить о заветном? — голос Милонега дрогнул от волнения. — То, о чём не спросил бы в другое время? Но теперь, перед смертью...
— Говори, — кивнул его повелитель.
— Правду скажи мне — как погибла моя сестрица?
Святослав напрягся, оттолкнул его и вскричал:
— Нет, не смей! О Красаве — ни слова!
Юноша потупился:
— Как прикажешь, княже...
— Всё, иди к себе. Завтра выступаем с рассветом.
С первыми лучами мартовского солнца несколько десятков ладей двинулись к порогам. Семитысячная конница князя, переправившись на плотах через Днепр, поскакала следом. Их встречала мёртвая степь. «Удалось ли Свенельду с Вовком взять удар на себя? — думал Святослав. — Как там наши?» Но молчание было ему ответом, лишь копыта лошадей хлюпали в воде, раздувались паруса на ветру, звякали железные кольца сбруй.
К вечеру головной отряд обнаружил на горизонте печенежскую конницу. Та стремительно приближалась плотными рядами, с посвистами и криками.
— К бою! — распорядился князь, надевая шлем, и в сердцах бросил Милонегу: — Степняки поджидали нас!
— Да, Свенельд не отвлёк поганых...
— Негодяй! Предатель!
— Он тебе не простил древлян...
— Боги его накажут.
Русские построились клином. Конницы сближались. Вот уже схлестнулись головные отряды, завязалась битва, замелькали мечи и копья, полетели стрелы. Топот, визг, ругательства. Звуки труб. Хруст костей. И потоки крови... Как свирепый тигр, двигался Асфар, продираясь в месиве дерущихся. Он не знал преград на своём пути. От его меча справа и слева падали конники на землю. Печенежский тысяцкий ехал напролом — к знамени с трезубцем. Там, где это знамя, должен быть и князь. А Асфару была нужна голова Святослава.
Милонег сражался отчаянно. Он орудовал палицей и свалил на землю многих степняков. Щит его пробили. Пролетавшая стрела полоснула щёку, и кровища хлынула, попадая в рот. Всё смешалось перед глазами: кони, кожаные куртки и остроконечные шлемы. Князь махал мечом где-то сзади, иногда Милонег слышал его проклятия и старался отбивать рвущихся к нему печенегов. Неожиданно вперёд выехал Асфар: мощный, грозный, весь забрызганный кровью. Савва бросился к нему, палицу занёс, но толстяк проявил завидную ловкость — и его клинок впился в руку юноши. Палица упала, перерубленная кость повисла. Понимая, что князь в опасности, Милонег обернулся к Святославу и хотел предупредить: «Берегись! Асфар!» — но не успел. Резкий удар по шлему оглушил сына Жеривола, выбил из седла. Он упал без сознания — в воду, в грязь, под безжалостные копыта...
Опустилась ночь. Битва затихала. Замерли на воде остановленные противником ладьи. Темнота поглотила подробности разыгравшейся драмы.
А в шатёр Кирея, отшвырнув полог в сторону, забежал Асфар. Жирное его лицо источало радость, Впереди, как ценнейшую реликвию, он сжимал кожаную сумку.
— Ну? — спросил его хан.
— Слава нам! — произнёс Асфар. — Мы разбили русичей! — и, упав на колени, запустил руку в сумку.
Хан увидел: показался над краем кожи полновесный Асфаров кулак в перчатке — он сжимал пук волос; вслед за волосами появилась лысина, а потом и вся голова Святослава — серая, с закрытыми веками и с разинутым ртом — страшная, свирепая. Пятна чёрной крови запеклись на обрубленной шее.
Хан Кирей оставался бесстрастным. Он сказал, не моргая:
— Хорошо, Асфар. Я тебя награжу. А теперь отдай эту голову лучшим ювелирам: пусть очистят череп, окуют серебром и отполируют, сделают красивую чашу. Буду пить из неё кумыс.
— Слушаю, светлейший!..
Так закончил свой жизненный путь сын княгини Ольги. А больной Ярополк превратился в единственного законного правителя в Киеве. Но надолго ли?