Бич Божий

Феофано по скалистому берегу начала подниматься к проезжей дороге: надо было отловить кого-нибудь из крестьян, направляющихся с поклажей в город, и за деньги уговориться выдать себя тоже за крестьянку, дабы обмануть стражу у ворот. Чтобы стать окончательно неузнанной, мать Анастасии зачерпнула придорожную пыль и измазала ею лицо: стала грязная, неопрятная, постаревшая лет на двадцать.

Вскоре ей попался возчик муки — юноша лет семнадцати, тощий и весёлый, в круглой соломенной шляпе и сандалиях на деревянной подошве. Он спросил:

— Как заплатишь, старая?

Женщину покоробило это слово, и она подумала: «То ли я действительно хорошо испачкалась, то ли в самом деле превратилась в старуху?» — вынула из пояса юбки маленький бриллиант, показала возчику:

— Видишь камушек? Он потянет на десять золотников.

— Врёшь, небось, подсовываешь стекляшку?

«Идиот! Как ты смеешь, раб!» — чуть не крикнула императрица в негодовании, но сумела сдержаться и ответила вежливо:

— Если сомневаешься, можем вместе зайти в ювелирную лавку, там тебе оценят.

— Хорошо, садись.

Две минуты ехали молча, а потом он заговорил:

— Ну, допустим, что камень настоящий. Как он у тебя, у нищенки, оказался? Может, ты кого-нибудь зарезала по дороге? Ценности взяла? И теперь меня тоже впутываешь в грязную историю?

— Не волнуйся, пожалуйста, — успокоила его Феофано, прислонившись спиной к одному из мешков. — Я тебе скажу... Я не нищенка, а, наоборот, знатная матрона, брошенная мужем в монастырь насильно. Он влюбился в другую. Захотел от меня избавиться... Я ушла из монастыря и бреду уже две недели. Возвращаюсь в Константинополь, чтобы с ним рассчитаться.

Около ворот выстроилась очередь. Прибывающих в город тщательно осматривали, брали пошлину за вход.

— Кто такие? — задал вопрос охранник, глядя сурово на Феофано.

— Мы крестьяне из предместья Амасии, — бодро назвался юноша. — Едем в дом к своему господину — Никанору Эпирскому — и везём для него муку.

— Сколько всего мешков?

— Одиннадцать.

— Развяжи-ка вот этот.

— Слушаюсь, господин. Помоги мне, Базинда, — обратился он к Феофано жестами, а потом пояснил охраннику: — Женщина глухонемая. У неё дочь в Константинополе, в доме у Никанора прислужницей. Едет её проведать.

— Ясно мне всё с тобой. За себя, за товар и немую должен заплатить полдинария.

— Дорого, господин! — возразил ему возчик. — Мы всегда отдавали на четверть меньше.

— Поперечь мне ещё! — рассердился тот. — Живо разверну — да ещё и всыплю!

— Вот порядки, — закряхтел молодой человек, доставая монету. — Скоро золотник будут брать за вход.

Наконец телега проехала, и колёса её застучали по булыжникам мостовой.

— Ну, Базинда, прощай, — улыбнулся юноша. — Или как тебя?

— Это не имеет значения, — женщина взмахнула рукой. — На, держи бриллиант. Да хранит тебя Бог, добрый мальчик. Я твою услугу никогда не забуду.

— Пустяки. Я желаю вам проучить супруга как следует.

— Да уж, постараюсь...

* * *

...Между тем Цимисхий принимал Варду Склера. Чернобровый атлет выглядел гигантом по сравнению с невысоким сидящим василевсом.

— Если б не твой приказ, мы бы взяли Преславу этой осенью, — говорил магистр и стратилат.

— Что поделаешь, Варда, обстоятельства вынуждают. Тёзка твой опаснее Святослава.

— Сила Фоки преувеличена. Войско его непрочно. Если дашь мне достаточно золота и вручишь полномочия награждать и миловать, я перекуплю и переманю всех его сторонников.

— Дай-то Бог! Если избежишь прямых столкновений — это будет прекрасно. Армия пригодится для возврата на север.

— С твоего позволения мы четыре дня отдохнём и понежимся в спальнях своих любимых, а десятого выступим.

— Делай всё, как считаешь нужным, — Иоанн подошёл к магистру и тепло сжал его за плечи; рыжий армянин доходил армянину-брюнету максимум до ключицы.

В это время дверь палаты открылась и, стуча грозным посохом, к Склеру и Цимисхию быстро приблизился евнух Василий. На его морщинистом жёлто-пергаментном лице был написан ужас.

— Чрезвычайное известие, ваше величество, — сообщил паракимомен. — Феофано сбежала с острова Проти. Ей каким-то чудом удалось проникнуть в Константинополь.

Варда рассмеялся, а Цимисхий сморщился:

— Где она сейчас?

— В храме Святой Софии. Требует свидания с вашим величеством. А в противном случае обещает присоединиться к Варде Фоке.

Иоанн стиснул зубы:

— Взять её немедленно. И отправить куда-нибудь... с глаз долой! Видеть не желаю!

— Ваше величество, вы же знаете: тот, кто находится в храме Святой Софии, неприкосновенен.

— Мне плевать на правила!

— Будут осложнения с патриархом. С Полиевктом покойным мы бы договорились, он всегда не любил Феофано, а Василий уж больно прямолинеен, для него церковные догмы — свет в окошке.

Василевс пояснил Варде Склеру:

— Дело в том, что Полиевкт умер вскоре после коронации, а меня нелёгкая дёрнула сделать патриархом рядового монаха, чистого, святого, мученика-аскета из Скамандринского монастыря. А теперь Василий нам проел печёнки: всех извёл постами да службами.

— Как же поступить с Феофано? — нервничал председатель сената.