— Вот и сидел бы там, трухлявый недоумок! — Абакомо скрежетал зубами от злости. — Чем соваться в чужие дела и каркать с того света! Допросится, что я прикажу замуровать его поганое логово!
Ибн-Мухур, наверное, впервые за всю свою жизнь видел повелителя в таком бешенстве. Куда девалось его хладнокровие и неизменный юмор? Абакомо напоминал медведя-шатуна, который свалился в ловчую яму и теперь, дожидаясь охотников с копьями, должен выслушивать праздные назидания старой полоумной вороны.
— Не спорю, ваше величество, его требования выглядят довольно странно, — рассудительно «произнес» ануннак, — но все-таки мы обязаны прислушаться и, если удастся, найти общий язык с Ну-Ги. На то имеются две причины. Во-первых, он святой, почитаемый нашим народом, а во-вторых, он гораздо сильнее нас. Кроме того, мне не показалось, что он желает вам зла. Совсем напротив.
— Напротив?! — вспылил Абакомо. — Он сует свой засушенный нос куда не просят! Он пророчит бесславный крах, когда наши дела идут лучше некуда! И он… он посадил меня в эту мерзкую клетку! Меня, короля… императора Агадеи! Жалкий слюнтяй! Неудачник, бездарь! Тряпка! Малодушный чистоплюй! Он бы мог завоевать власть над миром, все сокровища земли! А выбрал пещеру и собачью цепь! Скажи, ануннак, чего ему не хватило, чтобы довести удачно начатое дело до конца? Молчишь? Заурядного упорства, вот чего! А теперь эта мумия с окостеневшими мозгами завидует мне! Да, завидует! Потому что я иду ее путем, и мне хватит упорства дойти до цели!
Он отвернулся от Ибн-Мухура и несколько мгновений молчал — подавлял гнев. Затем перетек в физическое тело, встал с кресла и заявил с угрозой в голосе:
— Что-то мне слабо верится в его святость. Мы почитали Ну-Ги, пока он поступал соответственно им же самим выбранному прозвищу. То есть, пока он не возвращался. Но теперь он снова проявляет нездоровый интерес к миру живых. Как бы пожалеть не пришлось. Если он не уймется, я соберу всех жрецов Империи, и мы обратимся к самому Нергалу, чтобы рассудил нас. И тогда посмотрим, не слишком ли много старичок на себя берет.
Ибн-Мухур, успевший по примеру короля вернуться в свое огромное тело, внутренне содрогнулся. В Агадее, почитавшей грозное божество, давным-давно никто не решался обратиться к нему напрямик. Нергал славился крутым нравом. Если легенды не лгали, достаточно было сущего пустяка, чтобы прогневить его и вмиг очутиться в непроглядном вечном мраке жуткого Кура. Видимо, странная выходка покойного отшельника задела монарха за живое.
— Будем надеяться, что к нему вернется здравомыслие, — успокоительно произнес анунвак. — Мы на дороге величайших перемен, ваше величество. Не хотелось бы отвлекаться на нелепые тяжбы с потусторонним созданием, для которого все наши хитроумные ловушки просто-напросто не существуют.
— Понимаю. — Абакомо недобро ухмыльнулся. — Советуешь поджать хвост и не тявкать, когда меня макают носом в дерьмо. Мне не по душе такие советы, ануннак.
«О боги! — взмолился про себя Ибн-Мухур. — Да что сегодня за день такой? Все кругом точно белены объелись!»
— Ну что вы, ваше величество. — Он смиренно потупился. — Я этого и в мыслях не имел.
— А коли в мыслях не имел, — сверкнул глазами Абакомо, — так нечего и языком молоть.
Он повернулся и вышел из зала, оставив незаслуженно оскорбленного царедворца в обществе измученных жрецов.
Тахем взвизгнул и присел, закрывая голову руками. Короткая плеть обожгла предплечья и левую щеку.
— Вонючий пес, недостойный даже своих блох!
Стигиец упал и скорчился. Опять взметнулась нагайка, свистнула, рассекая воздух, и Тахем закричал от невыносимой боли.
— Ничтожный катых из-под хвоста околевшей овцы! Не надейся, что я заварю тебя насмерть. Мы для тебя припасли другую смерть. Не такую легкую и приятную!
Вождь афгулов выпрямился и опустил нагайку. Тахем осмелился приподнять локоть и посмотреть на него одним глазом.
— Чем же я прогневил тебя, храбрый вождь!
— Ха? Ты еще спрашиваешь, ядовитое насекомое? Ты думаешь, перед тобой круглый дурак? Да Махмуд насквозь видит твои гнилые потроха! Ему не удалось продырявить глотку тому лицемерному щенку, но уж тебя-то он ни за что не отпустит живым. И твоих дружков-бандитов! Если кто-нибудь из них попадет в плен и захочет легкой смерти, ему придется жрать твой растерзанный труп!
— О милосердные небеса! — застоная стигиец в непритворном страхе. — Почему ты решил, что мои друзья — разбойники?
— Потому, — афгул свои наклонился ж нему и хищно оскалил зубы, — что в твоем отряде я заметил одного здоровенного негра.
«Проклятье! — выругался про себя Тахем. — Ну, конечно! Где это видано, чтобы у черномазого кушита — голубые глаза?»
— Да, у нас есть один наемник из далекой южной страны. И что с того? Королева щедро платит опытным воинам. Я, между прочим, стигиец, я тоже служу ей верой и…
— Ха! Тьфу на тебя, изворотливая змея! Я почти полвека кочую в этих горах, а чернокожего война вижу впервые. Купцов встречал, а наемных солдат — ни разу. Куш отсюда очень далеко, и дорога от него к нашим перевалам ой как трудна и опасна.