Бич Нергала

Грязные, оборванные всадники расступились перед когирским отрядом и не стали преследовать, лишь проводили угрюмыми взорами. Во главе кавалькады ехал Махмуд, двое молодых воинов держались рядом, готовые при малейшем признаке опасности схватить его и приставить кинжалы к горлу. Конан и Тахем держались в середине отряда. Узнав, что Махмуд принял его за бандита по кличке Евнух, Конан цветисто выругался, а потом расхохотался и сказал:

— Надо же, чуть не погибли из-за этого бабника! Ну, кто бы мог подумать? Кром! Ты прав, старче: все хорошо, что хорошо кончается. Но скажи, как тебе удалось уломать этого афгульского демона?

Стигиец горделиво улыбнулся.

— Ну, я, конечно, не Лун, но тоже знаю кое-какие фокусы.

— Уж эти мне проклятые колдуны! — беззлобно выругался Конан. — Учти, старик, со мной такие штучки не проходят. Не веришь — спроси у твоего земляка, покойного чародея Хемсы.

— Так это ты убил Хемсу? — невинным тоном поинтересовался Тахем и сказал, не дождавшись ответа: — А мне говорили, отступника покарали его учителя, аколиты Имша.

— Твоя правда, — буркнул киммериец. — А тебе не говорили, кто потом разделался с аколитами и самим властелином Имша?

Тахем промолчал. Его веселье улетучилось, он снова уподобился нахохленной вороне. Впереди обрывались крутые склоны. За ними стелилась равнина вендийской провинции Саханты.

Глава 4

В маленьком форте Якафья-Гход, стерегущем переправу через полноводную реку Якафья, тревожно запели медные фанфары. Солдаты охапками выносили из казарм сбрую, доспехи и оружие, другие выводили из конюшен лошадей. Благородный Раджай, командир гарнизона крепости, младший брат губернатора провинции Саханта, согнал со своего широкого ложа распаленную его ласками юную туранку и дернул за шнурок колокольчика. Бесшумно растворилась высокая двустворчатая дверь, вошел слуга в фиолетовом парчовом халате (сплошь бисер и золотые фестоны) и малиновом тюрбане с павлиньим пером.

— Мой походный мундир, — кратко распорядился вендийский военачальник. — А потом — ординарца с докладом.

От привычного мундира попахивало дымком костра и конским потом. Юная одалиска помогла Раджаю опоясаться широким синим камербандом, а когда он надевал потертую кожаную перевязь с испытанной в боях саблей, снова отворилась дверь, пропуская в спальню озабоченного ординарца.

— Дурные новости, ваша доблесть, — сообщил он, поприветствовав командира глубоким поклоном.

Небрежным взмахом руки Раджай выпроводил туранку из покоев. Девушка обиженно выпятила губки и не удержалась от соблазна негромко хлопнуть на прощанье дверью.

— Дурные новости? — переспросил Раджай с полуулыбкой. — Я рад любым новостям, лишь бы отдохнуть от притязаний этой ненасытной милашки. — Он поднял со стола сверкающий островерхий шлем с плюмажем и чеканным фамильным гербом, водрузил на голову и огорченно вздохнул — за недели, проведенные в неге и праздности гарнизонной жизни, он успел отвыкнуть от тяжести доспехов. А значит, в первые дни похода он будет изрядно уставать. — Ну, излагай, солдат. Начни с самой неприятной.

— Слушаюсь, ваша доблесть. — Ординарец щелкнув шпорами на сафьяновых сапогах. — Самая неприятная новость такова: сотня агадейцев, пропущенная нами по приказу губернатора, добралась до провинции Собутан…

— Так они же туда и направлялись. — Раджай удивился. — Что же в этом неприятного?

— Мы получили почтового голубя от губернатора Собутана. Сейчас там полыхает война, агадейцы штурмом взяли дворец Сеула и сокровищницу, перебив несметное множество пандрских солдат. Губернатор счел необходимым вмешаться, и теперь его войска, коих в провинции оставалось немного после того, как ее уступили царю Сеулу, несут серьезные потери. Пришельцы не трогают мирных жителей, но любое сопротивление подавляют беспощадно.

Раджай внутренне усмехнулся. Он не услышал ничего неожиданного, но ординарцу знать об этом не полагалось. За беспрепятственный проход в Собутан агадейцы уплатили губернатору Самантхи громадную мзду, кое-что из этих денег перепало и Раджаю. Ведь это через его участок границы прошла сотня горногвардейцев, в его форте она пополнила запасы продовольствия и фуража. И в своем поступке Раджай не видел ничего постыдного. Какая ему разница, из-за чего Абакомо повздорил с Сеулом Выжигой? Если они не нашли лучшего места, чтобы квасить друг дружке носы, — исполать. Лишь бы деньги платили.

К Сеулу Выжиге, ободравшему, как липку, своих подданных, Раджай не питал ни малейших симпатий. И ему совсем не нравилось, что король Вендии отдал в аренду на сто лет целую провинцию вместе с лесами, полями и законопослушным населением. И ведь кому отдал? Пандрскому мироеду! Сеул понастроил там дворцов, и теперь даже грудному младенцу ясно, что через век потомки Выжиги не захотят уйти подобру-поздорову из живописной и плодородной долины. Хуже того, за столетие сеуловы родичи расползутся по всей Вендии, что твои таракалы, заберутся на лучшие государственные посты, чтобы интриговать и хапать, — подлая кровь узурпатора обязательно проявится в любом поколении.