Бил и целовал

Как я уже отметил, наступила весна, сугробы на клумбах скукожились, обнажив не только накопившуюся за зиму дрянь, но и кое-что весьма любопытное. Стоя у окна и диктуя второкласснику коротенький диктант, я вдруг увидел торчащий из земли камень. Не валун какой-нибудь, не элемент японской горки, а камень правильной формы, только слегка покосившийся. Не особо примечательный, он казался между тем настолько инородным и странным, что я не мог больше думать ни о чем другом. Удивившись тому, что, живя в соседнем доме и с детства слоняясь по дворам, никогда этот камень не видел, я прервал диктовку и подозвал второклассника. С радостью отбросив тетрадь, он влез на подоконник и сообщил, что камень этот непростой и что он готов его тотчас показать мне поближе.

Наскоро обувшись, мы спустились во двор и, к моему величайшему удивлению, прямо возле подъезда обнаружили самую настоящую могилу. Из земли торчало массивное основание памятника, явно когда-то украшенного вазой с ниспадающей тканью или ангелом с крыльями. Склонившись к тусклому граниту, испещренному сколами и царапинами, я различал отдельные буквы и целые слова. Кроме «раба Божия» и «полковница» можно было разобрать отчество – Ивановна, фамилию – Козлова и год смерти – одна тысяча восемьсот тридцать седьмой.

Наличие могилы перед подъездом огромного дома поражало. Проведя пальцами по едва различимым буквам, погладив трещины, я отошел в сторону. Мой подопечный, прыгавший все это время поблизости, пнул камень на прощание и с сожалением последовал за мной дописывать диктант.

Лето я проводил в городе, слоняясь по району, после того как разочаровывающе быстро насытился купленным CD-проигрывателем. Как-то раз мы с приятелями осмелились пойти в ночной клуб. Всю компанию, к нашему удивлению, пропустили, и мы, обалдевшие от везения, спустились в грохочущее и мигающее подземелье. Пока, робея и прикидывая, хватит ли денег заказать в баре хоть что-нибудь, я делал вид, что происходящее для меня привычно и обыденно, кто-то подкрался сзади и закрыл мне руками глаза. Руки явно были женскими. Я обрадовался и назвал первое попавшееся имя.

Неизвестная сняла ладони с моих глаз, я обернулся, и желтый взгляд пронзил меня. Потом мы курили и болтали, крича слова друг другу в самые уши. Когда подошел парень из ее компании – может быть, он имел на нее виды, а может быть, это был ее парень, – короче, когда он подошел и спросил, куда она подевалась и кто такой я, она сказала, что никуда она не подевалась, а я ее любовник. И поцеловала меня так резко и неожиданно, что уголок переднего зуба сколола. Моего зуба.

Мы стали неразлучны. Ходили по дворам, обнимались в каштановой роще между цирком и детским музыкальным театром, позади здания аварийной службы на улице Коперника я рвал ей китайские яблочки, а она не ела. Мы часами говорили по телефону и не могли расстаться в подъезде. У нее были острые косточки на бедрах, она ими очень гордилась.

Я снова стал бывать в трехкомнатной квартире на втором этаже и даже иногда по старой памяти помогал с уроками возмужавшему блондину, ставшему третьеклассником. Теперь он возвращался из школы самостоятельно, сам разогревал суп, котлеты и пюре, сам делал уроки, а фильмами интересоваться перестал. Лишь изредка, вспоминая былое, мы втроем устраивались на диване и ставили что-нибудь любимое – запрещенное и аморальное.

Как-то раз поздней ночью я провожал ее. Мы ласкались, сидя на ограде возле могилы, и вдруг ее тело обмякло, и она упала в кусты ярких осенних цветов, высаженных рядом с надгробием. Не в силах удержать ее, я повалился сверху, успев только защитить ее голову от удара о гранит. Когда до меня дошло, что она потеряла сознание, я нервно рассмеялся. Оглядевшись по сторонам и никого не увидев, я не придумал ничего лучшего, чем ударить ее по щеке и тотчас поцеловать. Во мне заговорили знания, почерпнутые из фильмов и детских сказок, когда шлепки по лицу и поцелуи поднимают с одра. После первого раза ничего не случилось, и я повторил. И снова повторил. Я впервые бил женщину, бил, чередуя удары с поцелуями. Не успел я увлечься, как она раскрыла глаза.

Одним солнечным октябрьским днем в универе отменили занятия, и я взбежал по знакомой лестнице на второй этаж, чтобы дождаться ее. Третьеклассник впустил меня, он прилежно корпел над учебником английского, а я рассматривал хрустальную посуду, стоявшую за стеклом одного из огромных, во всю стену, шкафов. Эти темно-коричневые шкафы с многочисленными дверцами громоздились у них повсюду, и каждый представлял какую-нибудь породу дерева. Когда мне наскучило наблюдать богемское сверкание, я решил помочь своему бывшему воспитаннику с уроками, но он, повзрослевший, во мне уже не нуждался. Тогда я уставился в окно, в то самое, под которым полковница.