Билет до Луны

Лопух пропал без вести. После выхода из «дэдэ» он долго праздновал свободу в родительской квартире. Какие-то новые друзья. Я заметил, что многие из наших, выходя из детдома, теряли связь друг с другом намеренно, стремясь обзавестись новыми друзьями, как новой жизнью.

Я спрашиваю шепотом о Любе. Я боюсь услышать, что она скатилась на дно и с ней что-то случилось.

— Люба вышла замуж. Двое деток у нее. Про тебя тоже спрашивала. Они с Валей свою парикмахерскую на дому открыли. Мать ее заболела тяжело. Люба ее к себе забрала. Та вроде не пьет больше.

Ольга Борисовна выглядывает в окно, смотрит на воспитанников. Под окнами по-прежнему цветут клумбы.

— А как Григорий Афанасьевич?

Афоня был у нас мастером по ремонту обуви.

— Беда с Афоней приключилась. Дети не поделили его квартиру. Теперь уже с миром покоится наш Григорий Афанасьевич. Ты помнишь, Юр, как он дырки латал на обуви, все ворчал, что поздно ботинки к нему принесли? Хороший был человек.

Я ухожу играть с ребятами в футбол. Футбольное поле за эти годы не сильно изменилось. На воротах появилась сетка. По-прежнему крепкие корни вязов, клена и ясеня ловят за ноги футболистов. По соседству стоят лавочки, на них о чем-то оживленно болтают девчонки. Увидишь таких в толпе других и не признаешь в них детдомовских девчат. Это радует.

Ириска попросила разрешения пообщаться с детьми и сделать несколько фотографий. Среди многочисленных увлечений моей жены фотография занимает почетное место. Ире уже давно хотелось написать статью о детдомовцах, об Ольге Борисовне.

Рассказ жены

Юрка бегает с ребятами на маленьком футбольном поле. Мы видим через стекло, как он подходит к ним, о чем-то заводит разговор, жмет ребятам руки. Мальчишки рассматривают новый мяч, который он им принес. Настоящий футбольный мяч, хорошо накачанный. Мне приходит в голову мысль: «А кто им-то накачивает здесь мячи?» Мы с Ольгой Борисовной идем по коридору-«подлодке». Здесь все как в Юркиных воспоминаниях. Только теперь появились красивые обои, плазма, компьютеры, новая мягкая мебель. Про себя отмечаю, что в холле много мягких игрушек. Мягкие пушистые друзья детства выглядят здесь ненужными. Здесь вообще быстро взрослеют. На лестнице нарисована масляной краской серо-голубая ковровая дорожка, жалкое подобие настоящей. Почему такие учреждения называются детскими домами? Ведь они ни капли не похожи на настоящие человеческие дома? Мне интересно, изменились ли дети. Я задаю этот вопрос Ольге Борисовне.

— Особых изменений нет, — начинает обстоятельный ответ она. — Внимания им больше от общественности и государства стало, что правда, то правда. Но, скажем прямо, его все равно недостаточно: слишком много нерешенных проблем. А ребятишки такие же. Вот поездок стало больше: то в Москву на елку, то в санатории.

— А трудных детей меньше или больше?

— Трудных много, но и раньше было немало. Ведь еще вчера ребенок жил в привычном ему мире, а сегодня оказывается в этом, новом и зачастую совсем не дружелюбном, рядом с кучей чужих детей и взрослых. Привыкать тяжело. Тут нет своего уголка, даже крохотного, малюсенького, но своего. Раньше группы были, теперь семьи. Считается, что так правильнее, когда братья-сестры рядом, в одном помещении. Психологи приезжали, сказали, что так лучше укрепляются семейные узы.

— А вы что думаете по этому поводу? — интересуюсь я.

— Не вижу особой разницы. Дети всегда общались между собой, запретов на это никогда не было. Крепкие узы там, где мать с отцом заботливые, а у нас родители даже гостями бывают редко, сами понимаете почему.

— А детей стало меньше?

— Столько же.

— А почему вы пошли работать в детский дом? — я засыпаю Ольгу Борисовну вопросами.

— Выбора с работой большого не было. Пришла сюда из детского садика, там сокращения начались. Да и живу я в доме, из окон которого виден детдом. Мимо год ходила, присматривалась, а потом взяла и зашла. Судьба, видимо. Днем здесь, а вечером смотрю на них из окна. С высоты кажется, что наш детский дом заблудился среди многоэтажек. Да так оно и есть: детские дома — это неправильно. Думаю, хоть в выходные от них, от шалопаев этих, отдохну, но и тогда они в моих мыслях. Да что мы все о работе. Ты лучше о Юре расскажи.

— Хорошо, — говорю я. — Только сначала расскажите, каким вы его помните.

— Я его отлично помню, хоть и рос он не в моей группе. Уже тогда был высокий мальчишка. Вечно сосредоточенный и очень вежливый. Никогда не огрызался и часто рисовал в свободное время. В школы музыкальные да художественные у нас не водят. Музыкой занимается приходящий педагог, а рисование только школьное. Так что все самоучкой осваивал. Девчонки к нему прибегали, всё просили портрет нарисовать. Никому не отказывал. Нас, воспитателей, тоже рисовал.

— Юрка и сейчас рисует — пишет картины. Сначала все у него было в каких-то черных-белых тонах: белый парус в ночном море или поляна в сумраке.

— А работает где?

— В кузнице и в своем огненном шоу. Ольга Борисовна, а это вы сообщили свекрови о Юрке?