Билет на ладью Харона

Немедленно устыдившись, даже оглянувшись машинально (вдруг кто-нибудь способен был подслушать), Максим сделал единственное, что мог, – выругался в свой собственный адрес и, цепляясь за пружинящие ветки, обрушился вниз по двадцатиметровому глинисто-песчаному склону. Падая, снова подскакивая, уклоняясь от нацеленных в лицо и грудь сучьев.

На плоскости еще постреливали, но уже недружно. Там очередь, другая, где-то дальше – гранатный разрыв.

Максим мчался на шум боя, как кабан в камышах, надеясь, что никому из штурмгвардейцев не вздумается брать «языков» голыми руками.

Добежать, предупредить!

Чем угодно – веревками, жердями, да хоть чехлами вертолетов – можно их накрыть, спутать и обездвижить, но не прикасаться руками!

Как в тюрьме нельзя прикоснуться рукой к «опущенному». Пусть и по другой причине. А может быть, именно по этой же. Пробой негативной энергии.

К сожалению, Бубнов не успел. Ребята – вздумали.

Уж больно профессиональные и азартные бойцы служили в подразделении Кедрова.

В горячке боя не устрашились даже немыслимого.

То есть пока трупы еще двигались, они не слишком отличались от живых, но все равно от них исходила некая эманация ужаса. Поэтому бойцы стреляли и швыряли гранаты без каких-то сомнений, обязательных в любом другом случае. Противник ведь был безоружен, одет по преимуществу в гражданскую одежду!

А многие – просто в белье, а еще некоторые вообще были совершенно голые. В том числе и женщины. Да, здесь были и женщины, по преимуществу старые, конечно, но попадались и молодые.

Что и позволило Максиму догадаться, как он был не прав в своих ночных рассуждениях.

С чего он вообразил, что мертвец оживает здесь только после похорон?

Это его Колосов сбил с панталыку. Хоронили, мол, отставного полковника в парадной форме, я рядом с гробом стоял.

Вот и перемкнуло.

На самом же деле – все происходит именно в момент смерти, как же иначе?

А дед просто умер в мундире. Сфотографироваться собрался напоследок, при всех регалиях, или на встречу боевых друзей шел. Вот его в любимой форме в гроб и положили.

Остальные, собравшиеся на вита-излучение группы Щитникова, тоже одеты так, как в свой последний миг. Кто в постели умер, кто на операционном столе, кто под колесами автомобиля или – на поле боя!

Значит, если Половцев с Неверовым оказались в зоне боев минувшей арабо-израильской войны, им грозит опасность столкнуться с сотнями свеженьких, вооруженных штатным оружием трупов!

Все это промелькнуло в голове Максима за те секунды, которые он бежал по жутко выглядевшему полю навстречу Кедрову. Чистый ремейк малоизвестной картины Васнецова «После битвы русских с половцами».

В принципе кавторанг был в курсе дела, Бубнов изложил ему свое открытие довольно подробно, но слова, которым можно верить и одновременно не верить, – одно, а прямое столкновение с батальоном покойников – совсем, совсем другое.

Инстинктивно они оба смещались на бегу в сторону от центра уже завершившегося боя и остановились на бугорке в приличном отдалении от гниющих (точнее, стремительно сгнивающих) тел.

– Что же ты нас не предупредил? – яростно бросил в лицо Максиму кавторанг, держа на отлете ручной пулемет «РПД» с дымящимися от бешеного огня деревянными ствольными накладками.

– О чем? – догадываясь, о чем именно, все же спросил доктор.

– Что прикасаться к ним нельзя! Ребята одного схватили…

– И?…

– Затрясло их, побелели сразу и упали. Умерли! Как от удара током в десять киловольт!

– А покойник?

– Стряхнул их руки и как припустил! Остальные еле двигались, а этот как на сотку стартанул!

– И?… – снова спросил Максим. Других слов у него сейчас не было.

– Размолотили! Из пяти стволов. Больше в плен никого брать не стали…

Кедров безнадежно махнул рукой. Сел по-турецки на желтеющую траву.

– Куда ты нас завел…

– Знать бы, – опустился Бубнов на корточки рядом. – В мир бабушкиных сказок, – вспомнились ему слова Колосова. – Гуси-лебеди…

– Какие лебеди? – кавторанг посмотрел на доктора странно. Не повредился ли товарищ в рассудке?

– Сказка, сказка такая, – повторил Максим. – Баба-яга, костяная нога, то есть обычный скелет, слегка эвфемизированный[58], козлиное копытце, тридесятое царство – «тот свет», если угодно. Привыкай, ваше высокоблагородие. Тебя, кстати, как зовут? – спохватился Бубнов, который не любил обращаться к людям исключительно по чинам и фамилиям.

– Виталий. Так что, пойдем?

– Куда?

– Людей соберем, за службу поблагодарим. Потери посчитаем. И – домой. Лично я тут ни одной лишней минуты оставаться не собираюсь. С меня хватит…

Кавторанг выглядел нехорошо, говорил тусклым голосом, держался, как понимал Максим, на последних ресурсах характера и офицерской гордости.

В том духе, как любил говорить фельдмаршал Суворов, когда и ему становилось страшно: «Что, дрожишь, проклятый скелет (имея в виду собственный)? Ты еще не так задрожишь, когда узнаешь, куда я тебя сейчас поведу!»

И водил его, к примеру, на штурм Измаила или на Чертов мост.