Билет на погост

Я оделся в свой парадный костюм, который снял лишь два часа назад. В то время я ходил на работу, как правило, в костюме и решил не изменять этой привычке. Немного повозившись с галстуком, я сообразил наконец, что в данной ситуации он совершенно неуместен, и бросил его на кресло.

В кобуре под мышкой у меня был револьвер тридцать восьмого калибра. Раз или два я попробовал быстро выхватить его, а потом решительно избавился от пиджака и кобуры и засунул оружие за пояс; револьвер удобно устроился на пояснице.

На столике у кровати стояла недопитая бутылка коньяка — в ней оставалось еще полпинты, не меньше. Отвернув пробку, я отхлебнул немного прямо из горлышка.

Затем я позвал Элейн, но она не отозвалась. Я вновь надел пиджак и потренировался еще — получалось немного неуклюже, как это часто бывает с отработанными до автоматизма приемами. Сдвинув револьвер на левую сторону живота, я поупражнялся в выхватывании оружия с перебросом из руки в руку — получилось еще хуже, и я подумал, что неплохо бы все-таки опять надеть кобуру.

Возможно, я в принципе мог бы держать ситуацию под контролем и не бросать судьбу Элейн на чашу весов. Мы с ней не репетировали эту сцену прежде и еще не решили, где я должен находиться, когда Элейн откроет дверь. Я считал, что разумнее всего мне было стать за дверью, а когда Мотли пройдет внутрь, выйти из-за нее с нацеленным револьвером, но, возможно, еще лучше было бы некоторое время не выдавать своего присутствия, спрятавшись где-нибудь на кухне или в спальне в ожидании подходящего момента, — это дало бы мне определенное психологическое преимущество, но усложнило бы задачу. Мотли мог заподозрить неладное или даже решиться на непоправимое. Безумные люди способны совершать безумные поступки — это их отличительный признак.

Я вновь позвал Элейн, но, очевидно, она включила воду и не слышала меня. Я вновь выхватил револьвер и, держа его наготове, направился в гостиную. Кофе наверняка уже был готов, и нам нужно было согласовать свои действия, прежде чем Мотли переступит порог квартиры.

Я спокойно вошел в гостиную и повернулся, чтобы пройти на кухню, но в то же мгновение замер на месте. Мотли стоял у окна лицом ко мне; рядом с ним и немного впереди — Элейн. Одной рукой он сжимал ее руку возле локтя, другой держал за запястье.

— Брось-ка револьвер! — приказал он. — Быстро, или я сломаю ей руку!..

Ствол револьвера был направлен куда-то в сторону, к тому же держал я его неправильно, и палец никак не мог нащупать спусковой курок. Оружие лежало у меня в руке, бесполезное, как поднос с закуской.

Выхода не было. Я медленно положил револьвер перед собой на стол.

Элейн точно описала его. Длинное, угловатое тело — худощавое, но напряженное, как сжатая пружина; продолговатое лицо; странная прическа. Длинный, мясистый нос, пухлые губы. Узкий лоб скошен; из-под торчащих бровей проглядывали глубоко посаженные глаза грязно-коричневого цвета — прочитать в них что-либо было просто невозможно.

Телосложение и эксцентричная прическа придавали ему сходство с каким-нибудь злобным средневековым монахом, однако одет он был вполне современно — спортивная куртка из вельвета оливкового цвета с кожаными кантами на манжетах и отворотах и кожаными налокотниками, брюки цвета хаки с безукоризненно заутюженными стрелками и туфли из крокодиловой кожи с высокими каблуками и серебряными металлическими вставками на носках. Рубашка была в стиле «под вестерн», с кнопками вместо пуговиц, и узкий галстук с рисунком бирюзового цвета.

— Ты, должно быть, Скаддер, — продолжил он. — Полицейский, подрабатывающий сутенерством. Элейн хотела предупредить тебя о моем прибытии, но я взял на себя смелость сделать тебе небольшой сюрприз. Наверняка ты из тех людей, что обожают сюрпризы. Я попросил Элейн молчать, и она покорно молчала, даже когда ей было очень больно. Она делает все, что я ни попрошу. И знаешь, почему?

— Почему же?

— Потому что понимает — ей нужен именно я. Мне-то известно, чего она хочет.

Речь его казалась вялой и безжизненной; Элейн была еле жива от страха — лицо ее было мертвенно-бледным, а силы, казалось, совсем оставили ее. Она напоминала собой зомби из фильма ужасов.

— Я знаю, что ей нужно, — еще раз повторил он. — А вот в чем она совсем не нуждается — так это в тупом полицейском в качестве сутенера.

— Я не сутенер.

— Да? А кто же? Любимый муженек? Или страстный любовник? А может, братишка-близнец? Или блудный сын? Кто же ты?..

В такие моменты очень важно обращать внимание на детали. Я не сводил взгляда с его рук — они по-прежнему клещами сжимали локоть и запястье Элейн. Она предупреждала меня, что его руки очень сильны, и у меня не было оснований не верить ей, но на вид они не производили какого-то особого впечатления — крупные ладони, длинные пальцы, коротко подстриженные и аккуратно обработанные ногти.

— Я ее друг, — сказал я.

— Нет, это я ее друг, — возразил Мотли. — Я ей и друг, и семья. — Он ненадолго замолчал, как будто наслаждаясь звуком собственного голоса; настала минута его торжества. — И ей никто другой не нужен. А уж тем более — ты.