— Да; после того как побывал у Деркина. На самом деле нельзя сказать, чтобы я искал там Мотли, — я прекрасно понимал, что не найду его там. — Я ненадолго задумался. — Даже не знаю, хотел ли я на самом деле увидеть его. Мы виделись прошлым вечером, и я до сих пор не вполне отошел от этой встречи.
— Бедняжка!.. — пробормотала Элейн.
Беседовали мы у нее дома, в спальне. Я лежал на кровати, лицом вниз, в одних трусах; Элейн делала массаж — ее руки двигались мягко, но настойчиво, снимая напряжение с одеревенелых мышц, и боль постепенно отступала. Особое внимание она уделяла шее и плечам, которые были будто каменные. В этом она была настоящей профессионалкой.
— Замечательно! — искренне похвалил ее я. — Ты что, на специальных курсах занималась?
— Да нет, никогда, — ответила Элейн. — Просто мне делали однажды массаж, неделю или две, и я внимательно наблюдала за тем, как работает массажистка. Будь у меня руки посильнее, было бы еще лучше.
Я тут же вспомнил про Мотли — вот у того руки что надо.
— У тебя силы тоже достаточно, — возразил я. — Да и сноровка есть. Ты настоящий мастер.
Элейн захохотала, и я поинтересовался, что ее так развеселило.
— Ради Бога, не рассказывай об этом никому, — ответила она сквозь смех. — Если клиенты об этом проведают, мне уже не отвертеться!
Затем мы перешли в гостиную. Я с чашечкой кофе встал у окна, наблюдая за оживленным движением по мосту на Пятьдесят девятой; под ним пара буксиров, крутившихся вокруг баржи, пыталась бороться с течением. Элейн сидела на диване, подобрав под себя ноги, и расправлялась с разрезанным на четыре части апельсином.
Я отошел от окна и уселся на стул перед Элейн, поставив чашку на кофейный столик. Роскошного букета уже не было — Элейн выкинула цветы сразу после того, как я ушел от нее в воскресенье, после очередного звонка Мотли. Мне, однако, по-прежнему казалось, что они в комнате.
— Ты не хочешь уехать из города? — на всякий случай еще раз поинтересовался я.
— Нет, — сухо ответила Элейн.
— В другом месте ты была бы в безопасности.
— Возможно. Но уезжать я не хочу.
— Если он сможет проникнуть в здание.
— Я же говорила тебе, что предупредила охранников. Служебный выход заперт на замок изнутри. Его открывают только в присутствии одного из служащих, а после этого сразу же запирают вновь.
Ну что же, это было уже кое-что, хотя полагаться на других не следовало. Кроме того, существует много других способов проникнуть в многоквартирные здания, даже если они обеспечены очень неплохой охраной.
— А как же ты, Мэтт? — вдруг спросила Элейн.
— Что я?
— Что ты собираешься делать?
— Не знаю еще, не решил, — ответил я. — Чуть было не устроил скандал прямо в кабинете Деркина. Он чуть было не обвинил меня... Впрочем, я уже рассказывал тебе об этом.
— Да.
— Я пришел к нему по двум причинам: во-первых, чтобы подать обвинение против Мотли — подлец разделал меня в ту ночь подчистую; что же еще остается делать простому обывателю? Если вы подверглись нападению, нужно идти в полицию и сообщить об этом.
— Да, этому нас еще в школе учили.
— Меня тоже. Я даже и не предполагал, что это может оказаться настолько бесполезным занятием.
Сказав это, я отправился в туалет; в моче опять была кровь, и когда я вернулся обратно, в почках еще продолжала пульсировать боль. Наверное, это отразилось на моем лице, потому что Элейн с беспокойством спросила, что случилось.
— Я просто задумался, — ответил я. — И во-вторых, я хотел, чтобы Деркин помог мне в оформлении разрешения на пистолет, но после такого приема я предпочел даже не заикаться об этом. — Я неопределенно пожал плечами. — А может, и не было бы в этом никакого толку. Они могли дать мне разрешение лишь на владение оружием, но не на его ношение, и мне оставалось бы хранить его в тумбочке у кровати и ждать, когда Мотли пожалует ко мне на чай.
— Скажи честно: ты боишься?
— Думаю, да. По всей видимости, это страх.
— М-да.
— Понимаешь, я боюсь за других людей — за тебя, Аниту, за Джен. Тебе может показаться, что у меня не меньше оснований опасаться и за собственную жизнь, но смею тебя уверить — это не так. Я тут пытаюсь книгу читать — размышления одного из римских императоров. Так вот, один из его тезисов заключается как раз в том, что смерть — это не то, чего следовало бы бояться. Она все равно неизбежна — рано или поздно; после смерти уже неважно, в каком возрасте она пришла, а значит, не имеет никакого значения, сколько же лет ты прожил на свете.
— А что же имеет значение?
—
— Чего?
— Что буду сожалеть о каких-то поступках: сделаю что-то, что не должен был делать, и не сделаю того, что следовало бы. Что приду туда, где меня ждут, слишком поздно, что сил окажется недостаточно, а денег — слишком мало.
Когда я покинул Элейн, солнце уже скрылось за горизонтом, и небо начало быстро темнеть. Я собрался было отправиться к себе домой пешком, но не прошел и пары кварталов, как появилась одышка. Тогда я встал на обочине и поднял руку, поджидая такси.