Билет на погост

В ней курили или листали журналы несколько человек, коротая время в ожидании сообщения о смерти своих близких. Я взял в руки «Спорт иллюстрэйтед», но все плыло у меня перед глазами — я не смог прочитать ни одного слова и лишь машинально перелистывал страницу за страницей.

Через какое-то время в комнату вошел врач, внимательно посмотрел на нас и произнес мою фамилию. Я молча поднялся, и он жестом пригласил меня выйти с ним в коридор. Лицо его казалось очень молодым, но волосы были уже изрядно тронуты сединой.

— Ну и досталось ей!.. — произнес он. — Даже не знаю, что и сказать.

— Она будет жить?

— Ее оперировали почти четыре часа; она потеряла очень много крови, и, кроме того, у нее множество внутренних кровотечений. Переливание продолжают делать и сейчас. — Он соединил руки перед собой, прямо на операционном халате, и с силой скрутил их; похоже, он сделал это машинально.

— Нам пришлось удалить селезенку, — продолжил врач. — В принципе можно жить и без нее, таких людей тысячи, но у нее вдобавок множественные повреждения других внутренних органов, почки не работают... — Он начал перечислять, но я слышал далеко не все, что он произносил, а понять мог и того меньше.

— Она лежит под капельницами, — сказал он, — и мы проводим искусственную вентиляцию легких — они не работают. Такое случается иногда — так называемый взрослый дыхательный дистресс-синдром, он часто встречается у жертв всевозможных аварий — дорожных, например. Легкие перестают работать, и — все.

Он говорил что-то еще, но специальные подробности я понять не мог при всем желании и прямо спросил у доктора, насколько плохи дела.

— Да, все и в самом деле очень серьезно, — сказал он и перечислил самые важные, непосредственно угрожающие жизни повреждения.

— Могу ли я увидеть ее? — поинтересовался я.

— Только пару минут, — сказал он. — Она совершенно неподвижна, без сознания и дышит, как я уже сказал, через кислородную маску. — Он подвел меня к двери в конце коридора. — Возможно, вы испытаете шок, увидев ее такой, — добавил он.

Палата была заставлена множеством всевозможных приборов, повсюду змеились провода и тонкие прозрачные трубочки — все гудело, жужжало, на экранах вспыхивали и гасли какие-то цифры, подергивались стрелки приборов. В середине всего этого кошмара лежала Элейн — мертвенно-неподвижная, с восковым лицом. Неестественный цвет кожи производил ужасное впечатление.

Я снова повторил свой первый вопрос:

— Доктор, она будет жить?

Он не отвечал, и когда я оторвал глаза от Элейн, его уже не было. В палате мы были с Элейн одни. Я хотел приблизиться к ней и коснуться ее руки, но не знал, можно мне это сделать или нет. Когда в палату вошла медсестра, я так и стоял в нерешительности, не зная, что делать.

— Вы можете побыть еще несколько минут, — сказала она. — И поговорить с ней.

— Она может меня услышать?

— Некоторые больные слышат практически все, даже когда находятся в состоянии глубокой комы.

Она вышла, а я провел рядом с Элейн еще минут пять — десять. Все это время я разговаривал с ней, хотя сейчас и не помню о чем.

В палату снова вошла медсестра и попросила меня удалиться: она сказала, что я могу подождать в комнате ожидания — мне сообщат обо всех изменениях в состоянии пациентки.

Я осторожно поинтересовался, каких именно изменений можно ожидать. Медсестра ответила не сразу.

— Пока всякое может случиться, — неопределенно ответила она. — Случай очень тяжелый... Вы знаете, этот наш город...

Конечно, я понимал, что виноват в случившемся не город, — не он истязал мою Элейн. Виноват в этом был конкретный человек, а появиться он мог где угодно.

* * *

Джо Деркин уже сидел в комнате ожидания и поднялся, едва завидев меня. Он был небрит и выглядел так, как будто если и спал, то прямо в мундире.

— Ну, как она? — спросил он.

— Знаешь, не очень хорошо, — ответил я.

— Разговаривает?

— Во-первых, она без сознания, а во-вторых — на ней кислородная маска. Так что о разговоре речи нет.

— Врачи предупреждали меня, но я хотел проверить. Здорово будет, конечно, если она даст показания, но мы можем опознать Мотли и без ее помощи. Охранник идентифицировал его.

Затем он вкратце рассказал мне о том, что же именно произошло, — об убийстве Эчвэрри, о том, как Мотли сумел проникнуть в дом на Пятьдесят первой.

— Теперь у нас есть все, что необходимо, — добавил он, — мы развесим его портрет по всему городу. Убит полицейский — что еще нужно?

Полицейские зачастую считают вспомогательную службу чем-то несерьезным — сборищем романтически настроенных юнцов, раз в неделю ошибающихся вокруг полицейских участков только лишь для того, чтобы поиграть во взрослую игру во всамделишней форме; но когда кто-то из них погибает на службе, молва моментально зачисляет его в пантеон героев в синей униформе. Ничто так не сметает все барьеры и не открывает все двери, как смерть.

— Он убил уже девять человек, и это как минимум, — сказал я. — А если считать и Элейн, то десять.

— Она что, умрет?