Билет на проходящий

Никакой телеграммы Степану отправлять не надо было. Анна Анисимовна выдумала это для пущей важности, чтобы еще раз напомнить марьяновским: не из какого-то там закопченного городка или пыльного райцентра приехал ее родимый, а из самой аж столицы и ни у кого, ни у одной бабы в деревне, нет такого образованного, красивого, модно одетого сына. Степан, глядя на мать, добродушно и понимающе улыбался.

А когда в лавке девчушка-продавщица чуть не выронила из рук ящичек с повидлом, заглядевшись на Степана, Анна Анисимовна толкнула сына локтем и зажала рот, сложив ладонь трубочкой, чтобы не прыснуть. Ей любопытно было, как дальше поведет себя девчушка. Сказала громко, чтобы и все бабы, стоявшие в очереди к прилавку, услышали:

— Купи-ка, Степа, к чаю килограммчик шикаладных конфет.

Конфеты Анне Анисимовне были не нужны, из всех сладостей она предпочитала мед, изредка — комковой сахар. Но ей опять же любопытно было посмотреть, как отнесутся бабы, которые обычно покупают к чаю мармелад или карамельки, к ее заказу и пропустят ли они Степана без очереди.

О гостинцах, привезенных сыном из Москвы, тоже дала знать Анна Анисимовна:

— Уж больно вкусный чай, когда лимончики да апельсинчики в блюдце лежишь, а конфетами шикаладными прикусываешь. Опосля уж не грех яблоками, грушами побаловаться. Шибко много их ты привез, боюсь, как бы не испортились, в прохладное место в сенях положила.

И величаво повела бровями, зашуршала нейлоновой косынкой, когда женщины в очереди, перешептываясь и толкая друг друга, открыли Степану ход к прилавку, а молоденькая продавщица, покраснев до корней волос с льняным отливом, спросила:

— Каких вам конфет свесить? Есть «Ласточка», «Ромашка», «Белочка», «Мишка косолапый» хороший…

— Чё тама у тебя подороже, то и свешай, — небрежно подала голос Анна Анисимовна.

Приняв от Степана конфеты в газетном кульке, она еще не торопилась уходить. Стояла, разглядывая полки с шерстяными, штапельными, ситцевыми отрезами, вермишелью, посудой, пряниками, прислушивалась, как тараторят бабы вокруг Степана. Когда они расспросили его о столичной жизни, о зарплате и семейном положении, когда насмотрелись на серый модный костюм и галстук с искорками, на васильковое платье, туфли с «молниями» и пошептались между собой, Анна Анисимовна снова подхватила сына под руку и с молчаливой важностью повела к выходу.

За дверью лавки она поглядела на дальний конец улицы, где желтоватыми брусками вытянулись амбары у заросших лопухами и крапивой овражков. Поглядела лихо, чуть не задев бровями верхнюю кромку нейлоновой косынки.

— Сходим-ка туда, — сказала сыну.

У Анны Анисимовны появилось желание показаться под руку со Степаном кладовщику Аристарху Зырянову. Представила, как тот растеряется, замигает, увидев рядом с ней высокого, шикарно одетого столичного гостя, и сердце у нее запрыгало нетерпеливо, аж невмоготу сделалось.

Но сколько они ни кружили вокруг амбаров с дугчатыми замками на дверях, Зырянова так и не увидели.

Попался он им навстречу, когда Анна Анисимовна и Степан возвращались обратно по магазинной улице.

— Не здоровайся с им, — сказала она сыну, издали приметив зеленую матерчатую фуражку и прищуренные глаза кладовщика. — Вражина он, кержак, мошенник, на чужом поту разбогател.

Аристарх Петрович, зыркнув на них, шагнул в переулок, хотел, видимо, свернуть туда, чтобы не сошлась стежка с Герасимовыми. Но через секунду снова перешел на дорогу.

— С приездом, Степан Архипович! — громко сказал Зырянов, скользнув косым и, как показалось Анне Анисимовне, враждебным взглядом по костюму и ромбику с золотистым гербом. — Погостить, значит, надумали? Милости просим, заходите вечерком к нам.

— Добрый день, дядя Аристарх, — тряхнул головой Степан, забыв о наказе матери. — Спасибо за приглашение, загляну как-нибудь.

Но разве Анна Анисимовна так просто отпустит своего недруга! Она крепче ухватила сына под руку и повернулась к Зырянову с притворно-любезным выражением лица:

— Скажи-ка, Аристя, за сколь сруб-то у меня ты присвоил? Сыну моему шибко знать о том желательно.

— За сколь продала, за столь и купил, — буркнул Зырянов, настороженно косясь на Степана и разминуясь с ним.

— Никогда мой сын к тебе не зайдет, за один стол с тобой не сядет, мироед! — крикнула Анна Анисимовна вдогонку ему, побелев лицом. — За две с полсотней, обманом да разбоем меня последнего добра лишил!

Зырянов остановился, сузил желтоватые глаза, напружинившийся, багровый от шеи до лба. Правую изуродованную руку, которую он, как и в давние годы, носил на черной подвязке у груди, вскинул вперед, словно собрался боднуть Анну Анисимовну.

— Ты чего разоралась? — уставился угрожающе. — Сама мироедка! Столько годов всей той горой, как кулачиха, владела. И правильно Соловаров огородище твой заставил урезать.