Билет на проходящий

Анна Анисимовна блаженно плыла под руку с сыном по освещенной июньским солнцем улице и с великой отрадой размышляла: никто не устоит перед Степаном, никто! Глядела на него — рослого, белолицего, синеглазого — начинали тускнеть и лучшие в Марьяновке пятистенки, и телевизионные антенны над ними. Сравнивала сына с председателем Соловаровым. И выходило, что тот уступает Степану всем: и лицом, и костюмом, и речью… «Погоди ишо, побает мой сын с тобой», — мысленно пригрозила председателю.

Когда ступили на дощатый мост через Селиванку, Степан обрадованно сказал:

— А ведь можно покупаться, порыбачить. Не мелеет пока наша Селиванка.

Он оперся ладонями о низкие гладкие перила, долго смотрел на речку, усыпанную плотно прижавшимися к воде лепестками лилий. В самой воде, в прозрачной глубине, лениво шевелились невесть какой длины, спутавшиеся, будто хмель, водоросли. Вокруг них роями мельтешили мальки. Временами, развеивая их, серебристыми кинжальчиками высверкивала крупная рыба с красными плавниками.

— Как, мама, удочка моя, цела? — спросил Степан, обследовав взглядом двухметровую глубину речки.

— На повети лежит, — откликнулась Анна Анисимовна, тоже с интересом глядя на воду. — Рыбачь, коли в охотку. Поймаешь ерша али окуня, в сметанке зажарю.

Степан выпрямился, отошел от перил, увидел спускающуюся с пригорка незнакомку в цветастом халатике, босоножках, с развевающимися на ходу, высвеченными солнцем каштановыми прядками. На мосту она негромко поздоровалась, опустила голову и ускорила шаги. Наверное, смутила ее неожиданная встреча: походка стала неровной, спотыкающейся.

Анна Анисимовна, заметив, как пристально смотрит Степан вслед босоножкам, метнула плечами, будто вдруг тесно стало ей в васильковом платье, проговорила с плохо скрытой неприязнью:

— Учительша Анастасия Макарова, полюбовница председательская. Видать, на свиданье к нему за околицу пошла.

— А-а. — Степан отвернулся и о Насте больше не спрашивал.

ГЛАВА 7

Вечером Анна Анисимовна и Степан вышли встречать с пастбища корову и овец. Пока хозяйка загоняла скотину во двор, пастух Никодим Ануфриев затеял разговор со столичным гостем. Особенно интересовался он космическими делами. Дымя неторопливо болгарскими сигаретами с фильтром, которыми щедро угощал его Степан, и поглядывая на пока еще бледный, чуть проступивший обломок луны над пригорком, задавал все новые и новые вопросы.

— Глядел я по телевизору, как американские космонавты по луне-матушке гуляли. Уж больно чудно у них получалось. Шаг шагнут — и подкидывает их тут же, будто ветром шалым относит. Ни лесов, ни травинок я тама-ка не приметил. Пусто кругом, голо, канавы одне да угоры. Шибко тоскливый этот самый… как его… ландшафт… Отчего бы это? Говори, Степан, просвети старика.

Выслушав ответ, долго прищелкивал языком и качал головой:

— Вот-то-то-то-то… Значится, на ей, на соседке-то нашей, воздуха вовсе нет, невмоготу ни людям жить, ни скотинку держать? Ну и ну!

Анна Анисимовна успела подоить корову, а Степан и пастух все еще стояли у ворот и калякали.

— Ты рази не видишь: человек с дороги, отдохнуть ему надобно, с матерью поговорить, лезешь с глупыми расспросами, — накинулась она на Ануфриева. — Иди, иди, иди. Потеряешь какую корову, ночью пошлют искать.

Пастух обиженно засопел, бросил на траву недокуренную сигарету и, не попрощавшись, засеменил в Марьяновку, где уже мычали за воротами коровы.

— Ну зачем ты так, мама? — сказал Степан с легким упреком. — Дед Никодим всю жизнь из деревни не выезжал. Интересно ж ему послушать, что на свете творится. А ты его погнала.

— Не жалей его, шалопутного, — заупрямилась Анна Анисимовна. — Выпить ему захотелось, вота и крутится около тебя. И так спокоя от Никодима нету, кажный вечер у двора нашего трется, бражки ему подавай. А сёдня, може, и получше чего дожидался. Нашим мужикам дай понюхать толику, опосля вовсе не отстанут.

— Очень уж ты, мама, строгая стала, — улыбнулся Степан.

— Поживи-ка в деревне, и ты небось будешь строгим.

Через минуту голос ее снова зазвучал ласково:

— Пойдем, Степа, в избу. Я тебе молочка парного принесу.

— Мне бы холодненького, из погреба.

— И холодненькое у меня есть, ишо сметанки прихвачу.

Когда ужинали за столом, включив свет, Анна Анисимовна ненароком вспомнила:

— В гости я обещалась позвать Вениамина, трахториста, дружка твоего школьного…

— Это он картошку у тебя посадил? — оживился Степан. — Ну и Венька! Надо сходить к нему, проведать. Женился?

— Робят уж двое.

После ужина она села вязать, а Степан включил репродуктор. Но все чаще стал он посматривать в окно, посеревшее от наступивших сумерек.

— Ты бы, Степа, в клуб сходил, повеселился, — сказала Анна Анисимовна, сочувственно наблюдая за ним. — Девки в Марьяновке, слава богу, не перевелись. Не забыл, как давеча в лавке продавщица, дочка Арины, на тебя загляделась?

Степан раздумчиво прошелся по горнице.

— Пожалуй, ненадолго схожу. Посмотрю, как молодежь веселится в Марьяновке.