Билет на проходящий

— Ну, мам, — с улыбкой повторил Степан. — А ты сама никогда не ходила на гулянья? Помню, бывало, пустишься в пляс в своих брезентовых туфлях со шнурками, аж пол гудит и все вокруг притопывают и ладошками похлопывают. Умела ты всех развеселить.

Анна Анисимовна сразу засияла улыбкой:

— Так ить, Степа, я и теперича могу. Станцую, спляшу на твоей свадьбе, уж так и будет… Налить ишо чайку?

— Нет, хватит. — Степан перевернул блюдце кверху дном. — Обпился, как говорят у нас в Марьяновке… Вот ты, мама, ругаешь Настю, а ведь почти ничего о ней не знаешь, хотя она самая близкая твоя соседка. Тебе кажется, что Настя избалованная, а она с малых лет в детдоме росла.

— Как в детдоме? — удивилась Анна Анисимовна. — Теперича не война, чтобы детей в приюты отдавать.

— Но люди умирают не только на войне. Сама подумай: стала бы Настя сидеть в каникулы в Марьяновке, если бы живы были родители?

— Лето ишо впереди, вота и сидит. Да и огородик караулить надобно…

Но уже не совсем уверенно прозвучали ее слова.

Когда поднялись из-за стола, время еще было не позднее. Степан подошел к раскрытому окну и засмотрелся на ярко освещенные огнями и лунным светом дома Марьяновки, прислушался к доносящимся из деревни голосам и звукам гармони.

— Чё в избе-то скучаешь? Иди, погуляй, — подала голос из кухни Анна Анисимовна. — Слышала, будто картину хорошую сёдня в клуб привезли…

Ей и самой хотелось сходить в кино, и обязательно под руку с сыном, как в день его приезда, но обмолвиться про это она не решилась. Да и было бы бесполезно, кино Степана не интересовало.

— Фильмы, которые здесь крутят, в Москве шли год назад, — отмахнулся он, переодеваясь в костюм.

— Дак сходи к старику Никодиму, тиливизор посмотри, — опять донесся из кухни голос Анны Анисимовны.

— Насмотрелся на десять лет вперед, — шутливо сказал Степан.

Повздыхав, Анна Анисимовна, неожиданно для самой себя предложила:

— Може, с Настасьей сюда придете? Своего хозяйства у нее нету, и по сметанке, и по картошечке, и по чаю самоварному, поди, шибко стосковалась. Быстренько я все приготовлю…

Степан посмотрел на мать с веселым удивлением:

— Днем обругала, вечером — в гости зовешь.

— Да неужто я злопамятная? — обиделась Анна Анисимовна. — Жись-то суседская: и бранимся, и миримся.

— Хорошо, так ей и передам.

Степан вышел, оставив в избе непривычный запах одеколона.

Анна Анисимовна подогрела самовар, поджарила в сковороде на электроплитке картошку, принесла из погреба горшок со сметаной. И, усевшись за стол, начала ждать, когда в сенях послышатся шаги и на пороге появятся Степан с Настей. Думала о том, как бы поосторожнее обходиться с учительницей, не бросить ненароком злое слово…

Неприязнь к Насте у нее не прошла. Вспоминая сегодняшнее, как Макарова поссорила ее с сыном, Анна Анисимовна чернела лицом. Но она решила затаить обиду, решила вынужденно, ради спокойствия в семье. Учительница приглянулась Степану, он ее защищал. С этим Анна Анисимовна теперь до поры до времени не могла не считаться. Потом взяло ее и чисто женское любопытство. Не терпелось поглядеть, в чем придет Настя, как отнесется к Степану, к ней, хозяйке, понравится ли ей изба… Надумала потихонечку, при возможности, расспросить Настю про родителей, детдом…

Длинная черная стрелка на ходиках сделала два круга, потом еще половину, самовар остыл, а гости все не шли. И не похоже было, что они в школе. «Поди, в Марьяновке гуляют», — вздохнула Анна Анисимовна, убирая со стола и выливая воду из самовара.

Уже в полночь, собираясь прилечь, она опять посмотрела на школьные окна. В одном из них, крайнем слева, горел свет. Над плотной белой шторой, которая прикрывала окно только до середины, мелькнуло мужское лицо. Хватило секунды, чтобы Анна Анисимовна узнала Степана. Успела она заметить его смеющиеся глаза, белоснежный воротник рубашки и сигарету в углу сжатого рта, еще не зажженную.

Анна Анисимовна торопливо нажала на выключатель, и, подняв край тюлевой шторы, припала лбом к самому стеклу. Глядела и глядела, защитившись темнотой, в противоположное окно, ожидая, в каком виде покажется вновь Степан. Но больше он не появился.

Над шторой выплыло Настино лицо в струе разметавшихся волос, с полуприкрытыми, словно захмелевшими, глазами. Анна Анисимовна напряглась вся, нагнулась ниже, будто собралась ястребихой залететь в то освещенное окно. И, будто почувствовав этот взгляд, Настя повернулась к окну спиной, ее оголенные до плеч руки взлетели вверх, приглаживая прядки.

«Бесстыдница! — до боли сжала руки Анна Анисимовна. — Выставилась перед Степкой, причесывается, будто его законная жена». В груди Анны Анисимовны поднималось щемящее чувство тревоги за себя, за Настю, за сына. И только свет в противоположном окне еще вселял слабую надежду. Но скоро и он исчез, школьное здание помрачнело, затаилось, облитое лишь сверху холодным светом луны.