Билет на солнце, или Сказка о потерянном времени

И поняла, что прыгну в любом случае. Потому что хочется. Потому что трудно оставить все, как есть. Потому что с каждым днем все больнее осознавать, что если бы я пришла со школы чуть раньше — Карена можно было бы спасти. А спасти — это хоть что-то взамен того преступления, что я совершила в восемь лет…

Зачем сопротивляться двум молодым здоровым мужчинам? Это же бесполезно. Все, что я могу, это брыкаться ногами, отбиваясь от Сани, и расцарапать тебе руку до крови своими давно не ухоженными острыми когтями. А от быстрых и резких действий голова кружится еще больше — так сильно, что я просто закрываю глаза и позволяю себе упасть…

…кому-то в руки. Ты подхватываешь меня, как пушинку — худенькую, замученную, а Саня крепко зажимает мои запястья у тебя за плечами, чтобы я не могла дергаться и вырываться. Через сотню метров, переходя через дорогу, чувствуя, что я расслабилась и перестала сопротивляться, словно даже уснула, Саша отпустил запястья, рассчитывая, что теперь ты и сам меня удержишь. Мои локти вдруг безвольно ползут в стороны, и я, вздрогнув, инстинктивно покрепче хватаю тебя за шею. От неожиданности испуганно открываю глаза.

— Расслабься, — улыбается мне Саня, шагающий позади тебя. — Не бойся, ты в надежных руках…

Возле стола охранников ты аккуратно сажаешь меня на подоконник. Я, как в тумане, шарю взглядом по твоему лицу, словно не могу разглядеть, и, все еще обнимая, не даю тебе отстраниться. Перемена; разговоры, визг и шум множества каблуков так сильно лупят меня по мозгам, что хочется втянуть голову в плечи. «Не женись на ней», «Я люблю тебя», «Я по тебе соскучилась», «Не женись на ней, я умру!»… Я хочу так много сказать, что молчу. Опасаясь, что ты уйдешь, по-прежнему держу тебя за шею, хотя в этом нет необходимости: ты так боишься оставить меня без своего надзора, что и сам не можешь от меня оторваться.

— Дождись меня, пожалуйста, — шепчешь ты и, встав у меня между ног и крепко обняв мое маленькое тельце, прижимаешь меня к своей груди. И, будто только сейчас начиная осознавать серьезность недавнего происшествия, продолжаешь взволнованно говорить на ухо: — Я не хочу тебя потерять! Я не смогу жить, если ты что-нибудь с собой сделаешь, ты понимаешь?! Мы справимся, боль утихнет, станет легче, потерпи немножко!

А я только тихонечко соплю у тебя на плече.

— Ты меня слышишь? — уточняешь ты с сомнением. Да, здесь шумно, но я, похоже, даже не здесь. Я киваю.

Под приливом эмоций ты целуешь меня в шею, вроде бы тайком, чтобы не видел никто из окружающих, но вдруг, взглянув в глаза и передумав что-то сказать, поцеловал в губы — так откровенно, словно заметил во мне отсутствие девственности, или признал в себе влечение ко мне. То, что ты меня хочешь, я осознаю, как никогда раньше. В машине, за десять дней до этой осени, это были просто твои слова и легкие, непритязательные приставания, а сейчас это такая неуправляемая взаимная тяга, что не почувствовать ее — невозможно. Наверно, на нас смотрят и школьники, и учителя, и, возможно, сам директор. Мое худенькое тельце окольцовано твоими крепкими загорелыми руками в закатанных по локти рукавах легкой рубашки… Охранник Андрюха разгоняет школьников, столпившихся в холле и жадно ухмыляющихся этому спектаклю, а Саня невнятно отворачивается, делая вид, что ничего не происходит. В этот момент, наверно, Саня отчетливо жалеет, что вломился в нашу пару.

Ты единственный можешь разговаривать со мной таким способом. Я не отвечаю на слова, а вот на поцелуи — очень даже! А как не ответить на твой поцелуй, когда тело само так и тянется к тебе всеми клеточками, всеми нервными окончаниями?! И когда солнце вперемежку с твоей любовью так ласково греет спину сквозь чисто-прозрачное окно школьного коридора… Разум мой после смерти Карена не работает, но сейчас разум и не нужен… Нужен только Ты. Нужны твои руки… губы… язык… Язык — и ласка, о которой в данный момент никто в мире не знает, кроме нас двоих…

…

Почувствовав отчетливое сексуальное влечение, Наташа начала просыпаться. И только сейчас, этой глубокой ночью, подводящей черту под очередным суматошным днем свадебных приготовлений, неохотно расставаясь со сном, вспомнила тот далекий промежуток жизни убитой горем девчонки.

…

Директор уже долго стоял неподалеку, раздраженно ожидая, когда Максим Викторович отвлечется и признает правомерность своего увольнения, но тот и не думал отвлекаться. Даже окончив поцелуй. Со стороны казалось, что учитель с трудом сдерживает слезы, и вся его страсть — это просто способ не плакать, и Владислав Сергеевич, покачав головой, уступил.

— Я живу для тебя, — наконец-то сказала Наташа то, что хотела сказать уже сотню лет, еще с тех пор, как в девятом классе ревела в руках любимого учителя физики.

— Живи для меня! — радовался он. — Мне это очень нужно!

…

Жених валялся рядом, стыдливо прикрыв уголком простынки свое самое лучшее место. В темноте Наташа не поняла, спит он или нет.

— Что такое? — спросил его силуэт вполголоса. Не спит.

— А что такое? — улыбнулась девушка.