Билет на солнце, или Сказка о потерянном времени

— Ты убегала от меня полкилометра! И тебе было наплевать, что я не хочу тебя потерять, и что я разбил ногу! Тебе все равно, что я буду чувствовать! Всегда было все равно!!!

Он о чем-то конкретном говорил, Наташа это поняла, и осознала, что он прав… Это были обиды, не имеющие отношения к сегодняшнему дню или к раненой ноге. Словно чаша терпения переполнилась, и вся его боль хлынула на Наташу — в одной фразе, настоящей. Наташа беззвучно заревела — вот и ему всю жизнь причиняет страдания… Ему — человеку, любимому с двенадцати лет… Пусть держит как угодно грубо — заслужила. Пыталась смириться и не обращать внимания на побледневшие и ноющие кисти рук. Но если бы хоть поза была удобная! Коленкам было жестко на корнях куста, вырвавшихся из холодной и, казалось, влажной почвы, а особо вредные травинки раздражали кожу до чесотки. Мысли о самоубийстве уже просто не вместились бы в Наташину голову — там было тесно из-за физического дискомфорта. Впрочем, и неудобство меркло перед нахлынувшими воспоминаниями.

— Неделю назад я пересматривала видео с Выпускного, — призналась девушка тихо. — Там есть момент, когда директор объявил, что меня выбрали королевой, и позвал на сцену. Оператор так четко поймал этот жест: вставая с дивана, я оглянулась на тебя, и ты мне чуть заметно кивнул. Я же говорю, кинематограф — сильнейшая вещь! Ты отпустил меня на сцену. Во всех смыслах. В Москву отпустил. Потому что поверил, что я вернусь… Поверь и сейчас — отпусти.

Макс отрицательно качнул головой и произнес обессилено:

— Я отпустил тебя в Москву, потому что не поверил, что ты уедешь. И чувствовал себя обманутым, когда последний вагон твоего поезда исчез за поворотом.

Несколько бесконечных мгновений Наташа пялилась на мужа с таким потрясенным видом, словно ей открыли величайшую тайну Вселенной. Насколько же неправильно она его понимала! Четыре года… Но кивнула:

— Ну, да. Сказала, что уеду, и уехала. Я никогда тебя не обманывала. Мне можно верить. Я не убегу сейчас. Отпусти запястья, больно.

И продолжала выжидательно и терпеливо прокалывать его своим взглядом. Внешне такая холодная, словно даже хозяйка положения… А внутри — несчастная, униженная, одинокая… Прошептала:

— Зачем мне жить, если ты мне не веришь?

Черт возьми, он верит. Но… Зрение все больше становится мутным от постепенного осознания существенности ее поступка.

— Наташ… — объяснял он виновато, попытавшись ослабить хватку. — Я не смогу даже подняться на ноги, не то что снова бежать за тобой… Ты себе не представляешь, как это больно… И раз уж тебе жить не хочется, я сделаю так, чтобы у тебя просто не было выбора.

Он плакал, даже не пытаясь это скрывать от нее. По-мужски хладнокровно, без эмоций, просто слезы текли по щекам. Вытереть их было нечем, и он пытался плечом. Наташа смотрела, не отвлекаясь. Необъяснимо притягивающее внимание зрелище. Дернула руку к его лицу, и Макс тут же схватил ее запястья с прежней силой. Тогда Наташа дотянулась и размазала его слезы губами.

— Не плачь больше! — прошептала она не по ситуации требовательно.

— Не доводи, — ответил он ей так же.

— Мне трудно, — объяснила она и уткнулась лбом в его плечо. — Хочется невесомости… А гравитация убивает. Каждый день. Макс! Мне слишком тяжело на этой земле! Я не могу так больше! Я хочу, чтобы это прекратилось!

Если она начала говорить о своих переживаниях — это хороший знак, значит, она выговорится и успокоится. Макс понимает ее, как никто другой. Здесь, в заброшенном месте, среди деревьев, сумерки наступают быстрее, чем в центре города; сумерки проникают в воздух, которым ты дышишь, скрывают все мелкое и оставляют главное. По дороге внизу с теплым шорохом проезжают машины, иногда слышны голоса людей, проходящих там по старенькому запыленному тротуару — чужие назойливые слова, не нужные ни тебе, ни мне. Они видят, что мы здесь, на холме, но они не смогут подойти, потому что их здесь не ждут. Потерпи немножко, скоро станет совсем темно…

— Я тебя обниму? — предложил он, но вкупе с интонацией, скорее, попросил разрешения. И неуверенно отпустил ее запястья. Решай. Когда умрешь, тебе будет все равно. Но, пока не умерла — решай.

— Давай, может быть, ногу твоей рубашкой перевяжем? — предложила девушка.

— Промыть бы надо для начала, — возразил Максим. — Все в порядке, не волнуйся. Иди сюда.

Наташа тут же переползла ему на колени, прижавшись к груди и повиснув на плечах.

— Почему ты мне не веришь? — простонала она. — Этот мир не для меня, я это чувствую… Я все равно умру…

— Мы все умрем. Расслабься, — посоветовал он ей на ушко, крепко-крепко обхватив ее маленькое хрупкое тельце. — Не держись, расслабься. Отдохни. Не бойся, ты в надежных руках…

Максим хотел бы еще много чего ей сказать — приободрить, поддержать, утешить — но не мог подобрать хотя бы пару слов для адекватного словосочетания. А Наташе и не нужны были слова — зачем; часто ли они бывают правдой? Его руки — вот это важно.