Билет на вчерашний трамвай

Мартынов торжествующе обернулся, посмотрел на розовую грудь, а потом поднял глаза чуть выше. Ему показалось, или блондинка ободряюще улыбнулась? Дескать, давай, сделай что-нибудь!

Сережку никогда не пугали трудности. К тому же розовая грудь стояла у него перед глазами, заслоняя покойное животное. Это придало ему сил.

Оглянувшись по сторонам, Сережа обнаружил невдалеке от остановки очень удобную палку. Которой можно спихнуть дохлую собаку в канавку. И тогда розовая грудь поднимется еще выше, а ее хозяйка непременно подойдет к Мартынову и спросит, что он делает сегодня вечером. Ведь она совершенно свободна до пятницы, и родители у нее на даче, а Сережа такой герой…

Он наклонился и, одной рукой крепко прижимая к себе пакет с заказом Елены Матвеевны, схватил другой рукой палку и отважно ткнул ею в собаку.

Заглушая бойкое чириканье московских воробьев, раздался взрыв…

— Ксюха, я ж не думал… Я ж людям хотел помочь… Че она лопнула-то, а? Ты приедешь ко мне? А одежду привезешь? — двумя минутами позже ныл супермен-лузер, сидя в кустах за остановкой и провожая тоскливым взглядом розовую грудь, погружающуюся в подошедший автобус.

— Чтоб тебе здоровьица прибавилось, зараза! — ласково пожелала я Мартынову, положила в сумочку «Работу и зарплату», налила из-под крана две двухлитровые бутылки воды и поехала отмывать вонючего героя дня.

Имеющий глаза да увидит

Чем дольше живешь, тем чаще начинаешь задумываться о том, что совпадений и случайностей не бывает. Есть только твоя собственная жизнь. И выбираешь ее ты сам.

Нет никакого рока. Нет кем-то написанной истории. Есть точка отсчета. От которой, как от катушки ниток, начинается отматываться каждый виток твоей жизни. И только ты сам можешь выбрать цвет и длину нитки, диаметр катушки и скорость ее разматывания. Только от тебя зависит, как жить дальше. Как и то, будет ли эта нить черной и длинной или белой и короткой? Или даже длинной и белой.

Имеющий глаза да увидит.

Телефонный звонок раздался в субботу утром.

Зевая, я выползла из комнаты в темную прихожую и сняла трубку.

— Привет, жаба моя, — раздался в трубке Лелькин голос, — ты что сегодня делать будешь?

— Аборт, — сурово ответила я и посмотрела на часы. Конечно, Лелька — моя лучшая подруга, но телефонный звонок в восемь утра, в субботу, я не прощу даже Папе Римскому.

— Ты сдурела?! — завопила Лелька. — Какой еще аборт?! От кого?

— От дяди Кузи с Красной Пресни. Не задавай глупых вопросов в такое время суток — не будет тебе идиотских ответов. Ты что, не могла позвонить попозже?

В комнате загремел игрушками проснувшийся Андрюша. Я поняла, что сегодня мне уже не поспать, и разозлилась еще больше.

— Не злись. Я вообще еще не ложилась. Ик! Пардон, подруга… — икнула в трубку Лелька, и все встало на свои места.

Леля Скворцова по-прежнему жила в Зеленограде и в Москве бывала наездами. Толясик кормил ее завтраками насчет переезда, но дальше этого дело не шло. И Леля негодовала.

Утешало ее лишь одно: Толик периодически отъезжал в командировки на неделю, и Лелька получала возможность навестить друзей. В первую очередь, меня.

Но на этот раз, судя по тому, что она в восемь утра икала в телефонную трубку, первой в списке оказалась не я. И слава богу. Моя мама не приветствовала наши с Лелькой дружеские встречи. Особенно когда я возвращалась домой под утро, и не одна. Я ж не брошу свою подругу, правда?

В общем, что Бог ни делает — все к лучшему.

— Ладно, проехали. Ты где сейчас? — спросила я, прижимая правым плечом трубку к уху, а левой рукой почесала нос. Черт. Просто так по субботам нос не чешется — это все знают. А я-то хотела поваляться вечером с сыном на диване и посмотреть «Том и Джерри». Да уж, благими намерениями…

— Недалеко от тебя. У Генри дома. Знаешь Генри?

— Это кто?

— Да никто. Знакомый чел. Я, когда еще тут жила, в одной компании с ним тусила. Блин, да знаешь ты его!

— Может, и знаю. Где он живет?

— В первом доме, рядом с Алексом.

— Не, не знаю. Ты когда ко мне зайдешь?

— Я? Ик! Пардон еще раз… Вечером.

— Блин, Леля, а зафигом ты тогда звонишь мне в восемь утра, а? — снова разозлилась я.

— Ты что, я все продумала. Если б я позвонила вечером, ты бы могла уже что-нибудь запланировать, а так получается, что я — первая! Я гений?

— Ты жаба, Скворцова. Отвратительная такая жаба.

— Я тоже тебя люблю. Ик! Да что ж это такое? Генри! Налей мне водички! Ик! Алле, ты еще тут?

— Уже нет. Быстрее говори, у меня Андрюшка встал. Из-за тебя. Во сколько придешь?

— Я это… Щас спать лягу, а как проснусь — позвоню. Идет?

— Договорились. Иди спать.

Продуктивно началась суббота, ничего не скажешь. Размышляя о том, кто такой Генри и почему Лелька его знает, а я — нет, я еще раз энергично почесала нос и пошла на кухню варить сыну кашу.

Скворцова перезвонила через двенадцать часов. По второму разу рассказала, где находится, и пообещала зайти в десять.

Зашла, само собой, в полдвенадцатого ночи.

— Ну что? — шепотом спросила она, когда я открыла дверь. — Куда идем?

— Как обычно.

— В «Байк»?

— Угу. Оттуда ближе всего возвращаться домой. Согласна?

— Да мне вообще по фигу.