Билет на вчерашний трамвай

Андрюша склонил голову на бок и недоверчиво задал четвертый вопрос:

— А подарки где?

Я занервничала. Пашка явно переигрывал. И если он сейчас скажет, что подарки тоже отдал зайчикам, Андрюшка окончательно расстроится. Заплакать, конечно, не заплачет, а вот расстроится — это точно. И я стала потихоньку отползать в сторону кухни, чтобы незаметно достать из шкафчика шоколадного зайца из купленного мною заранее новогоднего подарка и всучить его Пашке. Но заяц не понадобился.

— Подарки, говоришь? — прищурился Пашка. — А вот ты скажи мне сначала: ты хорошо себя вел? Маму слушался? В садике девочек не обижал?

— Да! Да! Нет! — отвечал Дюшка, азартно обшаривая глазами Пашкину куртку и прикидывая, где у Деда Мороза могут быть спрятаны подарки.

— И не капризничал?

— Нет!

— И стишок мне расскажешь, наверное?

— Не-а! — неожиданно ответил мой сын и тут же продолжил: — Я песенку знаю, очень хорошую…

Я нахмурила брови, вспоминая, что это может быть за хорошая песенка.

Пашка совсем по-стариковски крякнул:

— Вот оно что… Ну, пой тогда песенку, внучок.

Сын отпустил веревочку от ослика, глубоко вдохнул и громко запел:

— Еще совсем малюсенькие ножки, еще совсем не ходят по дорожке, и все друзья, увидев, замечают: глаза похожи на папу… — Тут Андрюша запнулся, на секунду задумался и заголосил: — Мой родной сыно-о-ок!

У меня защипало в носу, и я незаметно выскочила на кухню, сделав вид, что занята приготовлением чая. Реакцию Пашки я не видела, но очень хорошо представляла.

— Какие ты хорошие песни знаешь, Андрюша… — раздался Пашкин голос. — Держи подарки, малыш.

В прихожей что-то зашуршало, а потом раздался топот, и на кухню влетел раскрасневшийся Дюшка, сжимая в руках пакетик со сладостями и красную железную машинку.

— Мам! Смотри, что мне Дед Мороз принес!

— А ты спасибо дедушке сказал?

— Ой… Забыл. Щас скажу! — покраснел еще больше сын и умчался обратно. — Мам, — крикнул он через секунду, — а дедушка уже ушел…

Я выронила коробку с чаем.

— Куда?!

— В ванную…

Я наклонилась, подняла с пола коробку и подмела просыпавшуюся заварку. В ванную… Значит, насчет Пашкиной реакции я не ошиблась.

Я уже разлила в три кружки чай, когда он вошел на кухню. С мокрым лицом и волосами.

— Умывался? — спросила, не глядя.

— Освежил лицо.

— Расчувствовался, Дед Мороз?

Пашка протянул руку и развернул меня лицом к себе.

— Откуда в тебе этот цинизм, Ксюш?

Я смотрела прямо в его голубые глаза.

— А ты поживи, как я.

— Я понимаю…

— Да ни черта ты не понимаешь! — Я скинула Пашкину руку и наклонилась над своей кружкой. — Я одна живу и тяну Андрюшку, Паш. Я устала. Устала как собака. Я ему за маму и за папу. За папу даже чаще. Потому что мужика вырастить хочу, а не педика. Он у меня уже даже не плачет, когда ему больно, — после того как я как-то пообещала ему купить лифчик пятого размера, если он будет реветь, как девчонка… Сказала, что в садик его в этом лифчике отведу…

Пашка поцеловал меня в макушку и крепко обнял за плечи.

— Ксюша, ты перегибаешь палку, родная… Он же еще маленький…

Я вымученно засмеялась.

— Маленький? Да ни черта подобного! Мы с ним недавно возвращались вечером домой и встретили у подъезда соседку, тетю Люсю. У нее своих внуков нет, а детей она любит. Хорошая такая женщина, милая… Так вот, мы ее встретили, и она Андрюшке говорит: «Дюшенька, может, пойдешь жить ко мне? У меня собачка есть живая, квартира большая, игрушек красивых много. Пусть мамочка твоя отдохнет, одна поживет, она ж работает, устает, а я давно на пенсии…» И мне подмигивает, мол, не обижайся, шучу. Андрюшка так задумался, прям по мордашке вижу: думает всерьез. Живая собачка — это круто. Он молчит, и мы с тетей Люсей молчим. И тут Дюша вкладывает свою руку в мою ладонь и говорит соседке: «Я б пошел… Да кто ж тогда мать мою кормить будет?» Мы с тетей Люсей минуты две в ступоре стояли, не зная: то ли смеяться, то ли плакать… А ты говоришь — маленький еще…

Пашка задумчиво кинул мне в чай два куска рафинада.

— Как обычно? Два?

Я улыбнулась и потерлась щекой о Пашкин рукав.

— Я уже клала сахар, Пашк…

— Дед Мороз! — влетел на кухню Дюшка. — Ты еще у нас посидишь? Не уйдешь?

— Ни за что, — серьезно ответил Пашка. — Ну-ка, иди ко мне быстренько.

Андрюшка вскарабкался Пашке на колени и запустил руку в конфетницу.

— Ну, теперь ты рассказывай: где был, как жил, как нас нашел? — спросила я Пашку, не называя по имени. Ведь Деда Мороза не могут звать Пашкой, правда?

Рыжий скосил глаза на Дюшеса и, старательно подбирая слова, заговорил:

— Ну, как я жил? После того как ты ушла, я недолго у Иры проработал. Нет, ты тут ни при чем. У меня мать заболела сильно. Там, в Запорожье. Мы с Лехой, с братом, подбили все свои бабки и слиняли от Ирки без предупреждения. Ну вот, полгода я с матушкой жил. Болела она тяжко, долго… А весной прошлой умерла… Знаешь, я все время хотел тебе позвонить, но стеснялся. Ты с Женькой жила… Кстати, а что с ним?

Я кивнула на Дюшку и прикрыла глаза. Мол, потом расскажу, не при ребенке же, а ты продолжай, продолжай.