Билет в Зазеркалье

Видимо, взаимоотношения между отцом и дочерью (а Нина, судя по всему, была поздним и наверняка горячо любимым и уж точно крайне избалованным ребенком) были сложные. Точнее, оченьсложные.

— Да и вообще не знаю никого, кто бы поступил так, как вы. Потому что я вам верю, вы не юлили и не врали. Потому что на ложь у меня нюх.

Зазвонил телефон, и Григорий Ильич, извинившись, вернулся к письменному столу.

— Да. Хорошо, излагай. Гм… Значит, так? Понятно… Теперь все становится ясно. Пока ничего, я подумаю. Ждите указаний. Благодарю!

И повесил трубку.

Взглянув на Инну, которая ловила каждое слово его более чем лаконичного телефонного разговора, он заметил:

— Вы что-то поняли?

Была не была!

Инна ответила:

— Думаю, что вам дали какие-то сведения. И что-то предложили сделать. Но вы пока сами решение не приняли. Точнее, приняли, но решили то ли в моем присутствии не оглашать, то ли еще поразмыслить. И что как только я уйду, позвоните и скажете, что сделать.

Затем, стараясь улыбнуться (что, однако, вышло у нее плохо), добавила:

— И, думаю, нашему другу Сосо придется несладко.

Григорий Ильич рассмеялся — это был короткий, сухой смешок, больше похожий на выстрел из пистолета. Инна отчего-то была уверена, что он никогда — вообще никогда — не смеется, а в исключительных случаях скупо улыбается уголками тонких губ.

А она его рассмешила.

— Люблю людей с хорошим чувством юмора. А таких, надо отметить, становится все меньше и меньше. Да, вы правы, Нина-Инна, нашему другу Сосо придется несладко. Потому что его попытки крысятничать на моей территории, которые он предпринимает уже давно, мне окончательно надоели. И я позабочусь о том, чтобы все это как можно быстрее завершилось. Как можно быстрее!

Он поднялся, и Инна поднялась вслед за ним. Потому что поняла, что это как можно быстрее относится и к ней самой.

И к Генычу тоже, ее Генычу.

Что же, Григорий Ильич выслушал ее рассказ, сделал определенные выводы, принял решение нанести удар по своему давнишнему врагу и…

И ей не оставалось ничего иного, как удалиться прочь, если ей вообще позволят покинуть Ближнюю дачу. В чем Инна не была уверена.

— Ну что же, Григорий Ильич, еще раз извините за вторжение, но, думаю, мне пора, не намерена более отнимать у вас время…

— И куда же вы? — произнес несколько рассеянно хозяин Ближней дачи.

Инна, направляясь к двери, честно ответила:

— Обратно туда, откуда и прибыла.

Она предприняла попытку, но у нее ничего не получилось. Что же, если еще безо всяких проблем отпустят, то будет хорошо.

Очень хорошо!

— Сядьте, Нина-Инна! — приказал Григорий Ильич, и Инна тотчас подчинилась — вернулась к дивану и опустилась на краешек.

— Вы мне напоминаете одну женщину, которую я любил, — продолжил хозяин дачи. — Женщину, которая, увы, уже умерла. Вы похожи, и не только внешне, но и характером! О, именно за характер я ее и полюбил…

Он снял очки, с мечтательным видом протер их, однако водружать на мясистый нос не стал, продолжая их протирать, одновременно вещая.

Инна была уверена, что эти вещи, которые она слышала от него сейчас, еще не слышал никто и никогда — и даже его родная дочь, настоящая Нина.

Дочь той, о которой Григорий Ильич вел сейчас речь.

— Да, именно за характер. Потому что людей с характером в наши поганые времена, Нина-Инна, остается все меньше и меньше. Они, как и люди с чувством юмора, вымирают невероятно быстро.

Инна молчала, понимая, что не следует прерывать этот монолог.

— Да, я ее очень сильно любил. И до сих пор люблю. И сожалею, что ничего не мог сделать для нее, когда… Когда эта ужасная болезнь поглотила ее буквально за два месяца. Мы ведь были так счастливы, у нас была дочка, и вот такое…

Водрузив наконец очки на нос, он тихо добавил:

— С тех пор я больше никогда не был счастлив. С тех пор как похоронил ее. Нина очень похожа на нее внешне, но характер… Характер у нее другой.

Он помолчал, а затем заметил:

— Характер у нее совершенно другой. Но она моя дочь, и я, конечно же, люблю ее. Я должен ее любить. А когда умру, она свяжется черт знает с кем и в два счета промотает все, что я ей оставлю. А оставлю я ей не так уж и мало. Да, промотает…

Инна хоть и удивилась этому странному выражению, но не подала и виду: что за фраза отца о своей дочери: «Я должен ее любить!»

Он замолчал, но слов и не требовалось. Инна вновь ощутила на себе его пристальный взгляд. Внезапно Григорий Ильич проговорил:

— Нина-Инна, а вот у вас есть характер. Такой же, как и у нее. Быть может, это судьба? Хотя я в такое не верю, но кто знает?

Инне стало не по себе, она ощутила, что ей сделалось страшно, так страшно, как не было страшно за всю беседу с Григорием Ильичом.

Чего он от нее добивается?

А то, что он добивался чего-то, было очевидно.

— Вы выйдете за меня замуж? — спросил он.