Билет в Зазеркалье

Тип стушевался, явно чувствуя себя не в своей тарелке, а Инна, вернувшись в комнату, быстро сбросила с себя халат и схватила те самые вещи, которые они использовали для маскарада во время двух «сделок».

Геннадий, мученически посмотрев на нее, спросил:

— Ты точно туда поедешь? Это ведь опасно…

Ну да, опасно. Однако странным образом Инна не ощущала страха — ну, или почти. Ее наполняло пьянящее чувство куража.

— Точно, — ответила она. — Жди меня здесь и никуда не уходи. Я вернусь, и все будет хорошо.

Хотя, уходя, понимала, что никто не гарантировал, что она вернется, и тем более, что все будет хорошо.

Они мчались за город со скоростью не меньше ста двадцати. Инна, вжавшись в кожаное сиденье мощного внедорожника, в голове продумывала детали своего плана. Потому что понимала: выдать себя за Нину, общаясь с прислугой, которая эту Нину видит считаные минуты в день, она, конечно, может. А вот пытаться разыграть роль дочери перед отцом у нее, разумеется, не получится. Требовалось что-то иное, совершенно иное…

Наконец, они подъехали к мощным воротам расположенной в сосновом бору дачи. Инна рассмотрела трехэтажное кирпичное здание с острой крышей и закрыла на мгновение глаза.

А что, если ничего не получится? Тогда пиши пропало…

Потому что имелся реальный шанс, что она не покинет территорию Ближней дачи — во всяком случае целой и невредимой.

Или живой.

Поэтому, сжавшись, когда внедорожник остановился перед крыльцом, Инна схватилась за ручку дверцы.

А потом снова вошла в роль Нины, настоящей Нины. Пусть сначала прислуга об этом подумает.

Прислуга подумала — и услужливо открыла дверцу снаружи. Инна, немного выждав, как и полагается настоящей Нине (а в действительности дело было в том, что ей внезапно сделалось страшно и захотелось бежать прочь — только бежать было некуда, потому как ворота Ближней дачи закрылись), глубоко вздохнула и шагнула на морозный воздух.

— Доброе утро, Нина Григорьевна! — услышала она удивленный голос.

Ей навстречу вышла пожилая женщина в белом переднике.

— Доброе! — ответила Инна суховато. — Отец у себя?

Женщина проводила ее в холл, обшитый светлым деревом, над центральной дверью висели оленьи рога, в углу стояло большое чучело медведя с оскаленной пастью.

— Да, Нина Григорьевна. Григорий Ильич всю ночь работал, у него свет горел.

Ага, Григорий Ильич! А то неудобно и странно было бы спрашивать у прислуги, как зовут отца настоящей Нины.

Не обращаться же к нему «папа»?

Инна остановилась, потому что не имела понятия, куда идти — куда-то по комнатам первого этажа? Или подняться на второй или третий?

— Хорошо, проводите меня к нему! — заявила она, и прислуга, если и была удивлена, ничего не сказала.

Они поднялись по лестнице на третий этаж, Инна, осторожно ступая по красной ковровой дорожке, размышляла о том, кем же является этот самый Григорий Ильич.

Могущественным «вором в законе»? Крупным партийным функционером? Нелегальным, наподобие гражданина Корейко, миллионером? Правой рукой Сатаны?

Мысль о гражданине Корейко навела Инну на мысль о «народном кооперативе имени Остапа Бендера». Она не имеет права забывать, с какой здесь целью.

А, собственно, с какой?

Оказавшись перед высокой массивной дверью, абсолютно черной, с золоченой ручкой, Инна тяжело вздохнула.

Вот она, роскошная конура, в которой обитал topdog.

И она прибыла сюда, чтобы спасти Геннадия… Своего Генку… Геныча…

Своего underdog’a.

Ну, и попутно и себя саму.

Женщина, даже, кажется, легко поклонившись, поинтересовалась:

— Вам подать кофе или чая, Нина Григорьевна? Может быть, ваших любимых гренок?

Только сейчас Инна поняла, что голодна, причем зверски голодна. Все же питаться кабачковой икрой, старыми сухарями и любовными флюидами не так питательно…

Поэтому, перестав разыгрывать из себя настоящую Нину (та бы наверняка только сухо кивнула, словно отмахиваясь от жужжания назойливой мухи, не удостаивая женщину ответа), произнесла с легкой улыбкой:

— Да, если вам будет нетрудно. Все, как обычно. И для Григория Ильича тоже…

— Но он же никогда не завтракает! — произнесла женщина.

Инна, поняла, что попала впросак, но виду не подала, положила ладонь на золоченую ручку, коротко постучалась и сказала прислуге:

— Ну, тогда только для меня. Большое вам спасибо. Кстати, я вам говорила, что вы — душка?

Женщина в переднике, явно ошарашенная ее словами (которые были явно не знакомы настоящей Нине), расплылась в застенчивой улыбке и ответила:

— Ой, большое вам спасибо. Я тотчас все сделаю!

И, воодушевленная, направилась к лестнице. Инна же стояла около двери и думала, что делать. Потому что никто не отвечал. Снова постучать? Дождаться ответа? Развернуться, уйти, съесть на кухне гренки и убраться прочь?

Она уже занесла руку, чтобы снова постучать, как послышался приглушенный мужской голос:

— Да, да, входите!