Билет в Зазеркалье

Инна вырвалась, села на кровать и заплакала. Отчего он говорит подобные вещи?

Хотя задавать надо было иной вопрос: отчего она плачет?

Наверное, потому что тоже полюбила его, этого идиота Геннадия Фарафонова.

Геннадий подошел и уселся на кровать рядом с ней.

— Да, люблю, Нинка! — повторил он. — И причем так, как никого не любил. Впрочем, я никого и не любил…

А затем он поцеловал ее. И Инна ответила.

Геннадий не был ее первым мужчиной — первым был красавчик из параллельного класса, который соблазнил ее (или, вернее, которого соблазнила она) на выпускном в родном городе. Потом было несколько мимолетных знакомств в Москве, а также недвусмысленные знаки внимания со стороны пожилого доцента, которые Инна игнорировала, но…

Но никого из них она не любила, а доцента, этого приставучего старого хрыча, даже ненавидела.

А вот Генку — ее Генку — полюбила. Как и он ее: Инна верила, нет, не верила, а твердо знала, что он не врет, не прикидывается, не разыгрывает перед ней пароксизмы страсти, не пытается быть благодарным и не внушает себе тех чувств, которых в действительности не испытывает.

Он любил ее, а она любила его. Хотя с момента их знакомства прошло чуть больше сорока восьми часов.

Но, вероятно, иногда и этого достаточно.

Они не вылезали из кровати весь день. Лишь с кровати соседки по комнате по настоянию Инны переместились во время короткой паузы между изнурительными, но столь восхитительными сексуальными марафонами. И отвлеклись друг от друга только для того, чтобы на скорую руку перекусить.

Под рукой была банка соленых огурцов, банка кабачковой икры, полкило ржаных сухарей и немного черного чая.

Это показалось им лукулловым пиром.

Затем, приняв совместно душ (шла горячая вода — ура, значит, в общежитии после двух месяцев купания в ледяных струях наконец-то починили этажный бойлер!), вернулись на кровать и снова погрузились в неги страсти. Дабы заглушить стоны любви, включили видеомагнитофон, подключенный к старенькому телевизору, стоявшему на полу. Кассета была всего одна, остальные соседка забрала к своему жениху, — фильм, дублированный на редкость гнусавыми голосами, назывался «Война роз», был о любви, а потом о беспощадной борьбе супругов Роузов в исполнении Майкла Дугласа и Кэтлин Тернер.

Но им было не до роковых страстей в семействе Роузов — Инна и Геннадий любили друг друга.

Или, как сказала бы сокурсница Инны: трахались напропалую, как кролики.

Но если даже и так, то они были самыми счастливыми кроликами в мире. И во всей Вселенной, если на ее бескрайних просторах где-то, помимо планеты Земля, обитали кролики…

Впрочем, это было последнее, о чем в тот момент могла задуматься Инна — как и Геныч тоже.

А потом снова была пауза, когда-то они даже сходили в магазин, чтобы купить два кило пряников, подозрительно-розовой колбасы и слипшихся в гигантский куб развесных пельменей.

Пища богов. И этими богами были они.

Инна потеряла счет времени, она не знала, какое количество раз они любили друг друга, не в состоянии оторваться от терпких губ, жарких щек, пылающего тела…

Быть может, два дня. Быть может, две недели, Быть может, две вечности.

Ну, или точно полторы…

Стук, вырвавший Инну из водоворота черного сна, был осторожный — и какой-то подозрительный. Прижавшись к Генке, она прошептала:

— Открывать не будем — у кого надо, ключи есть, и сам войдет, а у кого нет, мы не ждем.

Стук повторился, и из общего коридора донесся приглушенный голос комендантши:

— Открывайте! Тут бойлер снова навернулся, а труба через вашу комнату идет! Ну, живее, а то все общежитие без горячей воды опять сидеть будет!

Угроза была реальная, и Геннадий, потянувшись, пошлепал к входной двери. Инна, любуясь на него со спины, произнесла:

— Ты хоть трусы натяни или в одеяло завернись. А то бедную женщину шокируешь…

— Ну пусть хоть раз в жизни голого мужика увидит! — заметил беззлобно Геннадий.

Инна, кутаясь в одеяло, повернулась к стене, дожидаясь, когда все уладится и Геныч вернется к ней, чтобы обнять ее, поцеловать и…

Из коридора послышались какие-то странные звуки. Ну, они там что, решили прямо сейчас у них в блоке трубы менять?

— Геныч! — позвала она любовника, однако он не отозвался. Инна обернулась и увидела за прозрачной дверью, которая отделяла комнату от крошечного коридорчика, странные тревожные тени. — Геныч!

Ничего на себя не надевая, Инна, как и была, нагой, подскочила с кровати, когда услышала приглушенный возглас, полный боли — это был голос Генки. Рванув дверь, она шагнула в коридор.

Двое типов мрачного вида, нагнувшись, держали за вывернутые руки Генку, лежавшего лицом вниз на полу и издававшего жуткие звуки. Еще двое стояли в двери, выводившей в общий коридор, а за их спинами маячила любопытная и злорадно ухмылявшаяся комендантша.

— Уходи! — выдавил из себя Геныч, обращаясь к Инне, и все четыре мрачных типа подняли взгляды. А Инна только в этот момент поняла, что на ней ничего нет.