Читаем Билетик на второй сеанс полностью

-- Слушай анекдот. Приехал один мужик в город, идет по улице... А сам доходной-доходной -- мужик-то. Но все-таки думает: где бы тут подцепить какую-нито? Слыхал, значит, про городских-то, ну и мысли-то заиграли. И тут подходит к нему одна -- гладкая вся, тут -- полна пазуха, вежливая. "Пойдемте ко мне, я тут близко живу". Мужик радешенький -- сама навялилась. Приходит. Она говорит: "Раз-девайтесь, я счас приду". А сама -- в другую комнату. Ну, он разделся, сидит. Ждет. А она выводит детей малых и говорит им: "Вот, детки, если не будете хорошо кушать, будете та-кие же худые, как вот этот дядя".

Полю эта история не рассмешила. Тимофею тоже было не смешно. А днем, когда рассказали, смеялся с шоферами, и подумал еще, что историйка поучительная.

-- К чему эт ты? -- спросила Поля.

Тимофей пояснил:

-- Точно так со мной выкинула судьба-сучка. Живи, мол, Тимофей!.. Раз башка есть на плечах -- живи, никого не бой-ся! Ну, Тимофей и разлысил лоб...

-- Жил бы честно, никого бы и не боялся.

Это она больно уела.

Тимофей стал соображать, как бы ее тоже побольней укусить.

-- Не знаешь, кто это вот тут, -- показал на кровать, -- честно с чужим мужиком миловался? Не приходилось слы-шать?

-- Приходилось. А тебе не приходилось слышать, кто на этом же самом месте от живой жены с чужой бабой миловался? Я одинокая была, вдова, а ты семейный. Поганец ты...

Тимофей еще выпил. Вот теперь он, кажется, все по-нял: жалко себя, жалко свою прожитую жизнь. Не вышло жизни.

-- Сказка про белого бычка у нас получается, Поля...

Поля засмеялась.

-- Чего смеешься? -- спросил Тимофей.

-- А чего мне не посмеяться?

-- Не надо... Тебе не личит -- зубы кривые.

-- А ведь когда-то не замечал...

-- Замечал, почему не замечал, только... Эхма! Что ведь и обидно-то, дорогуша моя: кому дак все в жизни -- и обра-зование, и оклад дармовой, и сударка пригожая, с сахар-ными зубами. А Тимохе, ему с кривинкой сойдет, с гниль-цой...

-- Во змей-то! -- изумилась Поля. -- Козел вонючий. Ну-ка забирай свою бутылку -- и чтоб духу твоего тут не бы-ло! А то возьму ухват вон да по башке-то по умной... Умник!

Тимофей аккуратно надел на бутылку железненькую ко-сыночку, устроил бутылку во внутренний карман пиджака и, не торопясь, пошел прочь. Стало вроде малость полегче. Но хотелось еще кому-нибудь досадить. Кому-нибудь также бы вот спокойно, тихо наговорить бы гадостей.

Пришел он домой, а дома, в прихожей избе, склонив-шись локотком на стол, сидит... Николай-угодник. По всем описаниям, по всем рассказам -вылитый Николай-угод-ник: белый, невысокого росточка, игрушечный старичочек. Сидит, головку склонил, смотрит ласково. Больше никого в доме нет.

-- Ну, здравствуй, Тимофей, -- говорит.

Тимофей глянул кругом... И вдруг бухнулся в ноги ста-ричку. И, стараясь тоже ласково, тоже кротко и благостно, сказал тихо:

-- Здорово, Николай-угодничек. Я сразу тебя узнал, ба-тюшка.

Угодник весь как-то встрепенулся, удивился, засмеялся мелко, погрозил пальцем.

-- Пьяненький?

-- А -- есть маленько! -- с отчаянной какой-то весело-стью, с любовью продолжал Тимофей. -- С тоски больше... не обессудь, батюшка. С тоски. Шибко-то не загуливаюсь, Ребятишек теперь вырастил -- чего, думаю, теперь не попить? Какой ты, батюшка, седенький... А чего пришел-то?

Угодник поморгал ясными глазами... Опять посмеялся.

-- С чего тоска-то?

-- Тоска-то? А бог ее знает! Не верим больше -- вот и тос-ка. В боженьку-то перестали верить, вот она и навалилась, матушка. Церквы позакрывали, матершинничаем, блудим... Вот она и тоска.

-- А ты веровал ли когда?

-- Батюшка!.. Вот те крест: маленький был, веровал. В ро-ждество Христа славить ходил. Не приди большевики, я бы и теперь, может, верил бы.

-- Сам-то не коммунист?

-- Откуда! Я бы, может, и коммунистом стал -- перед то-бой-то чего лукавить! -- но был у меня тесть -- ни дна бы ему, ни покрышки! -- его в тридцатом году раскулачили...

-- Ну.

-- Ну, я с той поры и завязал рот тряпочкой и не заикал-ся никогда.

Угодник больше того удивился. Горько удивился.

-- Ты что, Тимофей?

-- Как на духу батюшка! Дак ты чего пришел-то? К добру или к худу -как понимать-то?

Угодник потрогал маленькой сморщенной ладонью бе-лую бородку.

-- Чего пришел... Да вот попроведать вас, окаянных, при-шел. Ты, однако, подымись с колен-то.

-- Постою! Чего мне не постоять? Не отсохнут. Что, ба-тюшка, так вот походишь, поглядишь по свету-то: испаскудился народишко?

-- Маленько есть. Значит, говоришь, тесть тебе перешел дорогу?

-- Перешел. Да он и кулаком-то, по правде сказать, ни-когда не был, так -- заупрямился тогда, с колхозами-то, нашумел, натрепался где-то... Трепач он был, тесть-то. Дурак дураком. Ботало коровье. Жил, правда, крепко. А я середнячишко был... мне бы в партию большевиков-то можно бы...

-- И что же он, тесть-то?

-- Отпыхтел свое, пришел. Я его так и не видел -- далеко живем друг от друга. У сына он живет, балда старая. А сын далеко где-то. Так, говоришь, испаскудился народишко?

-- Здорово испаскудился, -- серьезно сказал Угодник.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Тихий Дон
Тихий Дон

Роман-эпопея Михаила Шолохова «Тихий Дон» — одно из наиболее значительных, масштабных и талантливых произведений русскоязычной литературы, принесших автору Нобелевскую премию. Действие романа происходит на фоне важнейших событий в истории России первой половины XX века — революции и Гражданской войны, поменявших не только древний уклад донского казачества, к которому принадлежит главный герой Григорий Мелехов, но и судьбу, и облик всей страны. В этом грандиозном произведении нашлось место чуть ли не для всего самого увлекательного, что может предложить читателю художественная литература: здесь и великие исторические реалии, и любовные интриги, и описания давно исчезнувших укладов жизни, многочисленные героические и трагические события, созданные с большой художественной силой и мастерством, тем более поразительными, что Михаилу Шолохову на момент создания первой части романа исполнилось чуть больше двадцати лет.

Михаил Александрович Шолохов

Советская классическая проза
Белые одежды
Белые одежды

Остросюжетное произведение, основанное на документальном повествовании о противоборстве в советской науке 1940–1950-х годов истинных ученых-генетиков с невежественными конъюнктурщиками — сторонниками «академика-агронома» Т. Д. Лысенко, уверявшего, что при должном уходе из ржи может вырасти пшеница; о том, как первые в атмосфере полного господства вторых и с неожиданной поддержкой отдельных представителей разных социальных слоев продолжают тайком свои опыты, надев вынужденную личину конформизма и тем самым объяснив феномен тотального лицемерия, «двойного» бытия людей советского социума.За этот роман в 1988 году писатель был удостоен Государственной премии СССР.

Владимир Дмитриевич Дудинцев , Джеймс Брэнч Кейбелл , Дэвид Кудлер

Фантастика / Проза / Советская классическая проза / Современная русская и зарубежная проза / Фэнтези