— Ну пожалуйста!
— Так и быть, разрешу. За двадцать пять монет. Уплата вперед. И только пока я ем.
— Идет. — Билл выложил деньги, нырнул под стол и, сидя там на корточках, принялся лихорадочно листать страницы книги, записывая пункты отправления по мере того, как находил их. А там, за столом, толстяк еще ел и стонал, а когда ему попадался особенно противный кусок, он дергал цепь, заставляя Билла начинать поиски сначала. Билл успел проложить маршрут почти на половину расстояния, отделявшего его от Транзитного Центра Ветеранов, когда толстяк вырвал из его рук Поэтажный План и выскочил наружу.
Когда Одиссей вернулся из своего наводящего ужас плавания, он пощадил слух Пенелопы и не сообщил ей страшных деталей этого вояжа. Когда Ричард Львиное Сердце оставил, наконец, позади свое узилище и прибыл домой после всех иссушающих душу лет, проведенных в крестовых походах, он не обременил чувства приличия королевы Беренгардии и воздержался от изложения наиболее мрачных историй, случившихся с ним, а просто поприветствовал ее и отпер ее Пояс Целомудрия. Поэтому и я, мой добрый читатель, не стану утомлять твое внимание описанием опасностей и невзгод странствования Билла, ибо они недоступны нашему воображению. Достаточно сказать, что Билл добился своего. Он достиг Транзитного Центра Ветеранов.
Не веря глазам, обведенным красными кругами, Билл долго тупо разглядывал вывеску «Транзитный Центр Ветеранов». И тогда ему пришлось прислониться к стене, так как от радости у него задрожали коленки. Он все-таки добился своего! Конечно, целых восемь суток опоздания из отпуска — не шутка, но разве в этом дело! Скоро он опять окажется в дружеских объятиях братьев по строю, вдали от несчетных миль стальных коридоров, от постоянно стремящихся по ним куда-то человеческих стад, от трапов, бегущих дорожек, антигравов, лифтов, пневмолифтов и от всего такого прочего. Он напьется в дымину со своими ребятами, он разрешит алкоголю растворить в себе память о кошмарных странствиях, он постарается забыть ужас блужданий без пищи, без воды, без звука человеческого голоса, ужас долгих дней скитания в стигнийской тьме заваленных черной копировальной бумагой этажей. Билл отряхнул с одежды пыль, остро ощущая стыд от каждой прорехи, от каждой пропавшей пуговицы, от каждой складки в неположенном месте, которые превращали форму черт знает во что. Если ему удастся проникнуть незамеченным в казарму, он сможет сменить одежду еще до явки к дежурному.
Несколько лиц обернулись в его сторону, но Билл беспрепятственно проскочил через дневную общую комнату прямо в казарменную спальню. Его матрас был скатан, простыни исчезли, тумбочка пуста. Все было ясно — он попал в паршивую историю, а паршивая история в пехоте — всегда дело серьезное. Чтобы подавить холодящее чувство страха, Билл ополоснулся в отхожем месте, сделал несколько глотков животворной воды прямо из крана, а затем потащился в комнату дежурного. Пер вый сержант сидел за своим столом — огромный, мощный, типичный садист, с темной кожей того же оттенка, что и у Биллова дружка Тембо. В одной руке сержант держал пластиковую куклу в форме капитана, а другой — втыкал в нее распрямленные скрепки для бумаг. Не поворачивая головы, он повел глазом в сторону Билла и нахмурился.
— У тебя будут серьезные неприятности, солдат, раз ты позволяешь себе являться в дежурку в этаком виде.
— У меня неприятность посерьезнее, сержант, чем ты думаешь, — ответил Билл, в приступе слабости облокачиваясь на стол. Сержант уставился на непарные руки Билла, глаза его быстро перебегали с одной кисти на другую.
— Где ты взял эту кисть, солдат? А ну, выкладывай. Я эту кисть хорошо знаю.
— Она принадлежала моему дружку, и к ней, как положено, есть и плечо и предплечье.
Будучи крайне заинтересован в том, чтобы перевести вопрос на любую тему, которая не имела бы отношения к его воинским проступкам, Билл протянул сержанту для осмотра руку, о которой шла речь, и пришел в неописуемый ужас, когда пальцы руки вдруг сжались в твердый как камень кулак, бицепс вздулся горой и кулак выбросился вперед, хватив сержанта прямехонько в челюсть и выкинув его из кресла вверх тормашками на пол. — Сержант!!! — завопил Билл, схватив другой рукой взбунтовавшуюся кисть и с силой прижимая ее к груди.
Сержант медленно поднялся с пола, и Билл, дрожа, приготовился к самому худшему. Он глазам своим не поверил, когда увидел, что сержант улыбаясь садится за свой стол.
— Так я и думал, что рука знакомая. Она принадлежит моему старому однополчанину Тембо. Мы частенько подшучивали друг над другом в таком вот роде. Ты заботься о ней как следует, слышишь? А может, тут еще есть что-нибудь от Тембо? — И когда Билл сказал, что нет, сержант отбил на краю стола быструю барабанную дробь. — Что ж, значит, он отправился прямо на небеса, дабы совершить свой великий обряд джу-джу. — Потом улыбка медленно сошла с его лица, и оно приняло привычное злобное выражение. — А ты попал в беду, солдат. Выкладывай-ка свои документы.