Мы рассаживались на поваленных бревнах, у кого-нибудь перед домом, или разводили костер на опушке леса, там, где стояли лавочки. Мне нравились эти вечерние посиделки. Ребята и девчонки рассказывали анекдоты, или пели под гитару. Я чувствовал себя частью большой деревенской семьи, где все были братьями, и сестрами, где все делается вместе, и ни у кого нет тайн друг от друга. Все так, но в магазин я предпочитал ходить один, без друзей. До сих пор не понимаю тех людей, которые собирают целый хоровод, чтобы сбегать за мороженым, или еще за какой-нибудь мелочью. Покупка это процесс настолько интимный, что посвящать в него кого-то еще, будет, по меньшей мере, бестактностью. Ведь, когда ты приходишь в магазин, то открываешься продавцу, демонстрируя свою слабость, уязвимость. Тебе что-то нужно, и это есть у него. Он готов тебе помочь, и помогает, но в глубине души ты чувствуешь себя немного униженным. Вроде как даже обязанным ему. Ты теперь его должник. Именно по этой причине я проснулся раньше обычного. Я не хотел, чтобы кто-то знал о моей слабости. Чтобы кто-то видел, как я покупаю.
Побывав в магазине накануне, и увидев под витринным стеклом пистолет, я изменил свое решение. Теперь мне не нужен был нож. Я хотел обладать другим оружием, хоть оно и было игрушечным. А посвящать кого-то еще в свои планы я не хотел. Не хотел не потому, что уже почти взрослый, собирался покупать детскую игрушку. Совсем нет. Я вообще не собирался его никому показывать. Как коллекционеры, которые покупают ворованные произведения искусства. Просто я хотел, чтобы он был мой. Мой, и ничей больше. Моя прелесть. Я положил бы его под подушкой. И в любое время мог бы с его помощью окунуться в страну грез. Это была бы моя волшебная вороненая палочка, мой ключ к зазеркалью. Моя дверь в Нарнию.
Еще на поле я решил, что не пойду через деревню. Там меня мог кто-нибудь увидеть. Увидеть, и остановить. Тогда путь домой прервется. Мне придется рассказывать, где я был, и откуда иду. Быстро и спонтанно врать я не умел. Мне всегда требовалось время, чтобы придумать, а потом обсмаковать ложь. Почувствовать, как она звучит, какая на вкус, правдоподобна или нет. Поэтому, чтобы избежать всего этого, я решил пойти через лес. Расстояние больше, но зато душе спокойней. Все тропинки изучены давным-давно, и внезапное появление кого-то исключено совершенно. Вдобавок лес густой, лиственный. А значит, можно сделать шаг или два в сторону, и сойдя с тропинки исчезнуть в тени деревьев, и кустов. Терпение было почти на исходе. Хотелось снова сжать в ладони пистолетную рукоять. Почувствовать прохладную тяжесть металла. Половина пути осталась позади, когда терпение покинуло меня окончательно. Я сошел с тропы, предварительно осмотревшись по сторонам, отошел от нее метров на десять, и зашел за дерево. Привалившись к нему спиной, я сел на землю. Опавшей листвы было много, она напоминала толстый ковер, по которому невозможно пройти, не издав ни звука. Каждый шаг сопровождался шелестом сминаемых листьев, и треском ломающихся маленьких веточек, прятавшихся под листвой.
Я прислушался, и только после этого поднял футболку, и вытащил из-за пояса пистолет. Он не был прохладным, как я ожидал. Теперь он был обжигающе горячий. Влажные ладони ощутили высокую температуру оружия, нагретого моим телом. Оказывается я не теплый, я горячий. Чтобы предательская листва подо мной не шуршала, я старался не двигаться. Точнее не двигать ногами, и тем местом, на котором сидел. Глядя на пистолет, мне хотелось запомнить каждый его изгиб, каждый бугорок, и каждую ямочку. Я касался пальцами гладкой поверхности, стараясь и на ощупь запомнить его. Я наслаждался увиденным. В голове мелькнула, а потом начала сформировываться мысль о том, что, по чьей-то нелепой ошибке, в магазин привезли настоящий пистолет. Продавщица — обычная женщина, и в оружии ничего не смыслит. Она и не догадывается, что у нее на витрине лежит совсем не игрушка. Потом прихожу я, и покупаю его. Настоящий пистолет. Вот сейчас я возьмусь за затвор, и потяну его назад. Он сдвинется с места, отползая, и открывая торец ствола, спрятанный внутри. А мгновение спустя, к моим ногам выпрыгнет маленький патрон, с медной круглой головкой, торчащей из блестящей гильзы. Оказывается, он прятался в стволе, и только и ждал того мгновения, когда кто-то прицелится, и нажмет на спусковой крючок. Тогда курок стукнет по капсюлю, из ствола полыхнет пламя, а пуля, набрав скорость, полетит навстречу своей судьбе, неся в себе смерть, и разрушение. Это же настоящий патрон, значит и пистолет должен быть настоящим. Мне так хотелось в это верить. Но, патрона не было, и не могло быть. А пистолет, лежащий у меня на коленях, был простой игрушкой, хоть и безумно красивой. Он хорошо сделан, и приятно сидит в руке, но это игрушка, удивительная, и не похожая, ни на одну, виденную раньше.