Родители словно обезумели. Вырвавшись после трех лет маоистского застенка на раздолье капитализма, они совсем разошлись. Лихорадка не отпускала их ни на минуту.
– Будем выезжать каждый вечер, – решил отец.
Надо было все увидеть, все услышать, все испробовать, всего поесть и попить. Нас с Жюльеттой брали с собой. После концертов или мюзиклов шли в ресторан и заказывали великанские бифштексы, а потом отправлялись в кабаре и слушали эстрадных певиц, попивая бурбон. Родители решили приодеть нас сообразно обстоятельствам и накупили синтетических мехов. Мы с Жюльеттой вели роскошную жизнь: пьянея, кутались в боа и целовались с живыми омарами через стенку аквариума.
Однажды мы пошли смотреть балет, и я вдруг увидела, как человеческое тело может само собой, без всяких снарядов взлетать на воздух. В тот же вечер мы с сестрой открыли в себе призвание прима-балерин. Нас немедленно записали в лучшую балетную школу.
Поздно ночью желтое такси высаживало у казенных пенатов четверых захмелевших бельгийцев, блаженно глядящих на звезды.
– Вот это жизнь! – вздыхала мама.
Инге в наших вылазках не участвовала. «Я люблю только кино и соблюдаю диету», – говорила она. У нее была своя ночная жизнь: она повесила у себя портрет Роберта Редфорда и млела, глядя на него.
Как-то раз я стала перед ней подбоченясь и спросила:
– Чем я хуже?
Инге улыбнулась и обняла меня. Она меня очень любила.