Биография отца Бешеного

После недолгого отдыха объявили, что танец финала — медленное танго. Честно говоря, у меня и в мыслях не было, что мы переиграем, точнее сказать, перетанцуем самого Эсамбаева. Однако не зря говорят, что аппетит приходит во время еды. Отлично станцевав рок-н-ролл, я подумал: чем черт не шутит? И вдруг слышу, что танцевать придется танго. Я люблю танго и был уверен, что мы с Маргаритой прекрасно станцуем, но… Пытаться перетанцевать самого Эсамбаева в вальсе или танго может рискнуть либо сумасшедший, либо отчаянный. И мы махнули рукой: будь что будет!

Я с огромной радостью услышал, что зазвучали аккорды одного из самых любимых моих танго: Аргентинского, весьма популярного в годы моей юности. Забыв, что мы танцуем в финале, забыв, что на нас смотрят десятки глаз членов жюри и зрителей, мы слились с Маргаритой в едином порыве и ничего, кроме музыки, не слышали и, кроме друг друга, не видели.

Наконец музыка умолкла, и грянула бурная овация. Как жалко, что тогда не было видеокамер! Не думаю, что мы танцевали лучше, чем пара Эсамбаева, скорее всего, как бы ему в пику, первое место присудили нам. Тем не менее Махмуд Эсамбаев подошел к нам и искренне поздравил с победой. А когда пожимал мне руку, я поднял его руку, отдавая дань первенства мастеру…

Незабываемое время света, теплоты и праздника! Мне и в голову не могло прийти, что мой праздник закончился…

Начиная рассказ о дальнейших страшных событиях, я предупреждаю, что я НАМЕРЕННО не буду называть имена погибших на моих глазах воинов, как и имена тех, чью гибель сам негласно расследовал. Тому две причины: во-первых, боюсь случайно напутать — вы понимаете, записывать что-либо ТАМ, за Речкой, было нельзя, а память о страшных моментах может подвести, во-вторых, и это самое главное, чтобы не бередить старые раны матерей, отцов и родственников. Имена же своих друзей я не забуду до самой смерти, и в любой компании, поднимая третий тост, я выпиваю молча, не чокаясь, думая об ушедших друзьях и обо всех погибших в Афгане…

Узнав о гибели друзей, я попросил Михаила Петровича Еремина, моего тестя, представить меня крупному военачальнику. Не раскрывая истиной причины просьбы, сказал, что собираю материал для сценария. (Эта святая ложь, как я тогда думал, впоследствии оказалась правдой, и я действительно написал сценарий, а потом и книгу, где говорилось об Афгане.) Вскоре Михаил Петрович дал мне телефон и заметил, что уже созвонился со своим знакомым и тот обещал всяческое содействие. С Генералом мы встретились на следующий день. Чтобы не подставлять Михаила Петровича, я достаточно много уделил внимания историческим событиям, в которых пришлось участвовать и моему собеседнику. Постепенно подвел разговор к современности, а потом как бы в качестве совета спросил и об Афганистане. Нужно отдать должное Генералу: он не стал юлить, ссылаться на незнание. Генерал откровенно говорил о многих вещах, а если не мог, то так прямо и заявлял: об этом рассказывать не имею права. Наконец я спросил: может ли он помочь мне встретить и проводить в последний путь моих друзей? К тому времени я уже знал, что их вот-вот должны перевезти в Термез.

Я очень боялся, что он откажет, но неожиданно Генерал сказал:

— Это святое дело, мой мальчик!..

На следующий день, получив соответствующие документы, я оказался в Термезе. Генерал не только снабдил меня документами, но и лично позвонил своему приятелю, полковнику спецотдела, который и встречал меня у трапа самолета. Через несколько часов он отвел меня в морг военного госпиталя, где меня, благодаря только этому полковнику, пропустили к моим погибшим друзьям. Несмотря на мои слезные просьбы, мне не позволили в последний раз взглянуть на погибших: «не положено» и «нельзя» — единственные два ответа, которые я слышал. Все попытки узнать «почему?» наталкивались на стену враждебного молчания.

Сделав вид, что смирился, я пригласил этого Полковника на «рюмку чая», и после обильных возлияний мне все-таки удалось услышать правду.

— Нравишься ты мне, парень! Иди ко мне служить! — с трудом ворочая языком, говорил Полковник.

— Обязательно! — с задором отвечал я, потом, воспользовавшись небольшой паузой, спросил: — И все-таки, почему мне не дали попрощаться, хотя бы с одним из друзей?

— Не понимаешь, да? — удивленно спросил мой собеседник и пьяно икнул, потом наклонился ко мне и прошептал, — Да их просто нет в гробах!

— Как? — изумленный, воскликнул я. — А что же там?

— Тс-с! — Он прижал палец к губам. — Не могу… — Казалось, он даже чуть-чуть протрезвел.

— Не можешь — значит, не можешь! — согласился я. — Давай выпьем!

— Наливай! — кивнул Полковник.

Доведя его до «полной кондиции», я снова вернулся к «теме»:

— А мне кажется, Вадик, — так он попросил называть его, — что ты просто не знаешь, что в этих гробах. — Я от-кровенно попытался задеть его самолюбие, что сыграло.

— Я не знаю? — обидчиво воскликнул он и поманил к себе пальцем, потом приблизился к моему уху и прошептал: — Я думал, ты догадался… контрабанда там… Только — никому! — Он снова приставил палец к губам.

— Даю слово!