Биография отца Бешеного

Слово свое я сдержал: никому не рассказал о случайном признании Полковника до тех пор, пока об этом не заговорили другие.

Истина так шокировала меня, что я долгое время ходил словно в воду опущенный. Кто смел так подло предать защитников Родины, жертвовавших здоровьем, жизнью! От бессилия хотелось выть. Я находился на грани нервного срыва. Постепенно пришло осознание того, что своим друзьям я уже ничем не смогу помочь. Но я должен что-то сделать. Но что? Неожиданно пришло решение: я должен что-нибудь сделать в память о них. Конечно, очень хотелось снять фильм, но… где взять столько денег? Что ж, коль нет возможности снять фильм, то напишу в их честь книгу!

Стал собирать материал. И чем больше узнавал, чем больше встречался с первыми увечными солдатами из Афганистана, тем острее понимал, как мне не хватает знаний об Афганистане. Во что бы то ни стало мне требовалось все увидеть собственными глазами, естественно, не в качестве военного, а в качестве журналиста. К кому только не обращался, с кем только не встречался, однако моя настырность дала плоды. Вскоре по рекомендации знакомых Михаила Петровича и знакомых моих знакомых, а также и моих откровенных намеков на личное знакомство с самим Андроповым мне удалось заинтересовать одного сотрудника КГБ, который после более чем часового разговора решил пойти мне навстречу, но при одном условии: в Афганистан я поеду под другой фамилией.

Несколько дней ушло на оформление документов, и вскоре этот сотрудник вызвал меня к себе, вручил документы вместе с предписанием оказывать всяческое содействие «независимому журналисту Ивану Петровичу Сидорову». Срок командировки: шесть месяцев. А еще через пару дней я уже летел в Афганистан на самолете военно-транспортной авиации. Сначала Кабул, потом Урузган, а затем на бронетранспортере меня привезли в часть, расположенную в нескольких десятках километров от Урузгана. Внимательно изучив мои документы, замполит части, усталый седоватый полковник, поморщился и попытался отговорить меня, обещая все интересующие меня сведения переслать в Москву, но я — ни в какую: хочу все увидеть собственными глазами.

— Что ж, воля ваша, товарищ журналист! Только вам лучше переодеться в камуфляж, — вздохнул он и пояснил: — Чтобы не выделяться среди военных. — После чего принялся долго и нудно рассказывать о том, как мне следует себя вести в различных ситуациях.

Думая, что это просто «правила техники безопасности», я заставлял себя слушать внимательно, но когда собрался кое-что записать, замполит категорически заявил:

— Никаких записей и никаких съемок, товарищ журналист! Старайтесь все запоминать и держать все «свои записи» в голове!

— Почему, товарищ полковник? — удивился я.

— А если вас убьют или, еще ХУЖЕ, в плен попадете? — неожиданно услышал я.

Эти страшные слова, сказанные простым будничным тоном, значили гораздо больше, чем если бы он поведал мне об ужасах войны. Именно тогда я и понял, что здесь не улица Горького, а место, где действительно идет война, а он знакомит меня не с правилами техники безопасности, а учит, как выжить на этой войне.

Мое открытие подтвердилось буквально через несколько дней. Взамен раненного шальной пулей хирурга в часть прислали из московского военного госпиталя майора медицинской службы. Это был добродушный улыбчивый мужчина лет сорока. Этакий веселый добрячок, никогда не нюхавший пороха и так и не успевший осознать, куда он попал. В первую же ночь майор отправился один справить нужду. А туалет находился в самом углу периметра колючего забора части…

Несчастного хирурга обнаружили ранним утром: его лицо было страшно изуродовано, живот разрезан, а кишки вырваны и брошены рядом. Судя по кляпу и сохранившейся страшной гримасе на лице, над ним, живым, измывались…

На все просьбы к командиру части — взять меня хотя бы на одну боевую вылазку или в дозор — ответ был один:

— Ни в коем случае!

От вынужденного безделья мне хотелось бросаться на стенку своей комнатушки. И только редкие приглашения на «рюмку чая», где постепенно развязывались языки, хоть как-то скрашивали мое одиночество. Около двух недель находясь в части, я еще ни разу, точнее сказать, почти ни разу не оказался за ее забором. Как-то один из помощников командира части, с которым я постарался сблизиться, шепнул, что из Москвы приехал некто в штатском и долго разговаривал с руководством части. А через день собирается куда-то лететь с инспекцией.

Я сразу сообразил, что «некто в штатском» скорее всего сотрудник КГБ, и стал кругами ходить у начальственного домика, изображая на лице полное безразличие. Как же я был удивлен, увидев того самого Полковника КГБ, который делал мне документы. Уже двинулся к нему, но, перехватив его еле заметный предупреждающий жест, удержался и понял почему: следом за ним вышли еще двое офицеров. Мне очень хотелось поговорить с Полковником, но как это сделать? Он сам пришел мне на помощь:

— А это кто? — спросил Полковник, кивнув в мою сторону. — Что-то не вижу нашивок…

Замполит что-то тихо ответил, потом повернулся ко мне и представил: