Биография отца Бешеного

Ленин Великий, непревзойденный!

Ленин, как знамя, краснел от стыда, Если ему предлагали казенный Лишний кусок, то просто беда!

Ленин краснел, отдавая приказ:

В детей Николая стрелять боевыми!

Ленинский мы выполняем наказ, Жвачку жуем, коммунизмом хранимы.

Ну кто, скажите-ка на милость, Трудов не знает Ильича?

И кто виновен, что мы силос Едим, от радости крича?

Ильич, родной, прости убогих!

Прости! Порою сгоряча Мы в рот е… тебя и многих, От дикой ярости рыча!

Но ничего, придет пора:

Тебе, наш вождь велеречивый, Народ закатит «на-гора»

И пнет ногой в твой лоб плешивый…

Мораль, друзья, увы, не в том, Что Ленин сам скотина:

Нас бьют и палкой и кнутом — Советская рутина…

Конечно, сейчас, когда все дозволено, в Ленина не плюет только ленивый,

— но эти стихи написаны, напоминаю, в восемьдесят пятом году!!!

А в восемьдесят шестом на страну обрушилась страшная катастрофа Чернобыля. Не думайте, что зеки равнодушно приняли это трагическое известие. Многие, в том числе и я, написали заявление с просьбой отправить на помощь в Чернобыль. Признаюсь, я написал заявление с отчаяния: потому что ни одно из моих посланий никак не могло достучаться до Правосудия. Благодарю Бога, что мое заявление оставили без внимания: даже представить сложно, что было бы сейчас со мной. Да и остался бы я жив?..

Мое второе тюремное испытание требует особого неспешного рассказа, поэтому отправимся сразу в восемьдесят восьмой год…

На свободу я вышел с «солидным» капиталом, заработав за пять лет язву желудка и пятьдесят четыре рубля восемьдесят шесть копеек. В небольшом бауле из серой матрасовки лежало байковое одеяло, переданное мамой еще во время суда. Из жизни моей «пришло» одеяло в мой роман «Срок для Бешеного». Помните, герой фильма «По прозвищу Зверь» выходит из воронка, укутанный в одеяло?

Удивительное дело! В своем первом романе я практически точно предсказал собственную тюремную судьбу, и даже те работы, на которых трудился герой моей книги в колонии, не миновали и меня…

Кроме одеяла, в бауле были домашние тапочки, отделанные мехом, — подарок Бесика, «вора в законе», самодельный мундштук, инкрустированный серебром, несколько сувенирных поделок — подарки друзей к моему освобождению.

Помня многочисленные зековские рассказы, я знал, что первая опасность по выходе на свободу — случайно ввязаться в нечто такое, за что могут потянуть менты, бывает в дороге, то есть в вагоне. Вторая — не затягивать и найти как можно быстрее место проживания. Мне повезло: к моменту моего освобождения вышедшим на свободу москвичам разрешили возвращаться по месту проживания до суда. Однако, прибывая в Москву, ни в коем случае нельзя задерживаться с отметкой в милиции.

В первый же день я отметился в милиции по случаю своего приезда в город, и мне дали несколько дней, чтобы я сообщил свой адрес. Ходить в поисках пристанища по знакомым тощему и с короткой стрижкой — значит всякий раз нарываться на проверку документов. А московской прописки я лишился пять лет назад, и в моем паспорте никакой прописки. Любому менту ясно сразу: только что из зоны, а потому бесправен. Два-три привода — и за сто первый километр, если не хуже! Нужно хотя бы чуть-чуть привести себя в порядок.

Мама прислала два адреса родственников, по линии отца-Чернышева. Одни жили в «спальном» районе Москвы, другие — в подмосковном городке Ступине. Сознаю: это такое дальнее родство, что, несмотря на заверения мамы, вряд ли мне там будут рады, но решаюсь к ним обратиться. А прежде захожу в отдел распределения жилой площади при исполкоме своего бывшего района. Меня направляют к довольно молодой симпатичной девушке по имени Анна. Взглянув на меня с заботливой жалостью и не задавая лишних вопросов, девушка взяла мои документы, заполнила какие-то бланки, продиктовала мое заявление. Потом спросила:

— Вы можете оставить координаты, по которым я буду вам сообщать о движении вашего вопроса?

— Пока нет… — ответил я, не зная, кто меня приютит. — Если можно, я сам наведаюсь к вам.

— Хорошо, приходите через пару недель…

Поблагодарив добрую девушку, я собрался сначала посетить тех родственников, что живут поближе, тем более, как сообщила мама, все мои вещи после суда она перевезла к ним. Тогда их квартира пустовала: они жили в Германии. Племянница моего отца, Наташа, была замужем за Владимиром Черных — подполковником Военно-воздушных сил, который волею случая был назначен директором с советской стороны уникальной международной тюрьмы — Шпандау. Сейчас эта тюрьма снесена, но в то время в ней содержался единственный заключенный: нацистский преступник Рудольф Гесс, осужденный пожизненно. В тюрьме было четыре директора, представлявших СССР, США, Англию и Францию, которые и следили за исполнением приговора. Но 17 августа 1987 года Рудольф Гесс сам свел счеты с жизнью и повесился.